Он шел десять дней, экономя пищу и воду, взбивая сапогами черную пыль, оседавшую на многослойной синтетической одежде. Дыхательная маска сбоила и щелкала при каждом вдохе, пропуская песчаный привкус пыли. Сухопутная машина превратилась в воспоминание, направившись на юг с остальным кланом. Шлейф грязного дыма долго висел над горизонтом, пока не растворился в дымке, но он ни разу не оглянулся на него.
На одиннадцатый день перед ним выросла башня – огромная и покрытая плитами из чернильно-черного железа. Он слышал гул машин под землей и чувствовал дрожь скалистого грунта под ногами. Стены уходили ввысь ярусами пятиугольной фортификационной формы, увенчанные орудиями, которые не уступали размерами его старому гусеничному дому.
Он подумал, что добрался до цитадели Сорргол, но он ошибался, так как башня перед ним была всего лишь самым маленьким из шпилей, простым стражем южных ворот. За ней простирались кузни, обжиговые и плавильные печи, километр за километром, связанные паутиной железного трубопровода и окутанные покровом карбонового пара.
Перед воротами стоял Феррус Манус, титан в доспехе угольного цвета, непобедимый и вечный страж цитадели. Вот только он снова ошибся – страж был обычным легионером Десятого, первым в его жизни, хотя для испуганного юноши он мог быть самим примархом.
У него закружилась голова, и он с трудом удержался на ногах. Страж ворот взглянул на него глазами, горящими тускло-красным пламенем на покатом шлеме.
– Я пришел служить, – гордо и воинственно заявил он, провоцируя возвышавшегося над ним воина на отказ.
Ему показалось, что он услышал тихий стрекот, как у оптических инструментов. Легионер видимо обдумывал его слова или же они его позабавили, а может рассердили. Но из-за надетого шлема прочитать эмоции было невозможно.
– Вижу, – наконец, ответил легионер.
Врата со скрипом отворились, приведенные в движение огромными барабанами. Он покачнулся на уставших ногах, увидев плавильные печи – поля из металла и клубящиеся темные облака.
Легионер дал знак войти.
– В тебе есть стержень? – спросил он металлическим, отфильтрованным машиной рыком. – Топай к башне, и там получишь новые испытания.
Тогда он боялся. Отчаянно боялся. В горле пересохло, руки покрылись холодным потом, и он с трудом заставил ноги идти дальше. Легионер ждал, снова замолчав, такой же неподвижный, как и стены кругом.
Он хотел идти. Он видел большую башню, зазубренным клинком возвышавшуюся среди заводских корпусов и сверкающую подобно сланцевым склонам гор.
Он хотел идти.
Хенрикос вздрогнул и очнулся. Оказалось, что он заснул прямо на пульте управления сканнером. И никто из экипажа не осмелился разбудить его.
Железнорукий поднял голову, вытерев полоску слюны с испачканного экрана. Насколько он отключился? Согласно хронометру доспеха на семь минут. Вот таким теперь был сон – несколько минут тут и там, островки бессознательности между долгими рабочими сменами.
Постыдная оплошность. Присутствующие на мостике заметили его слабость, и теперь они будут гадать, сколько еще он продержится.
Работай усердней.
Он пошевелил плечами и почувствовал, как смещаются пластины доспеха поверх напряженных мышц и ноют конечности, которые слишком долго оставались без движения.
Хенрикос взглянул на экран. На нем отображались светящиеся проекции кильватерных следов в варпе, нанесенные на картографическую сетку потрясающей сложности. Легионер проследил за двумя последними траекториями следов, отмечая движение «Серого когтя» через лабиринт эфира.
Хенрикос изучил входящие сигналы, делая поправку на известное паразитное отражение сигнала авгура. Моргнув, чтобы окончательно прийти в себя, он вспомнил, куда направлялся, прежде чем подкрался сон. Легионер включил новый поиск и просмотрел заполнившие экран данные. Понадобилось пять часов, чтобы подготовить алгоритмы, так же как и в случае с прочими поисками. Иногда он задавался вопросом, не забыл ли как правильно это делать.
Эту методику вбил в него Джебез Ауг, заставляя заучивать наизусть процедуры под сенью неослабной дисциплины.
– Другие могут быть быстрее, – с теплотой говорил ему железный отец. – Другие могут быть даже сильнее, но нет никого более методичного.