– На базу? – вырвал его из облака видений напряженный голос пилота.
– Что? – Экран мерцал по-прежнему, равно как и сакраментальное предупреждение об утерянном контакте, только секунды, отсчитывающие пребывание разведчика в чужом стане, сменились десятками минут. – А, да… На базу, поручик, на базу…
И уже при заходе на посадку, услышал от пилота соболезнующее:
– Да не убивайтесь вы так, господин ротмистр: Бог дал, Бог взял…
Но ротмистр Воинов думал о другом…
Сибирь, за год до описываемых событий
Бежецкий прошелся перед коротким строем бойцов, одетых так же, как и он, в утепленные камуфляжные комбинезоны, скрывающие под негорючей тканью броневые «экзоскелеты» – последнее слово военной техники и шедевр технологии. Увы, из-за своей дороговизны и сложности в изготовлении могущие поступить в войска и стать там обычными лишь аккурат ко всеобщему всепланетному миру и дружбе. То есть – в далеком будущем. Пока же подобными комплектами, и то со скрежетом зубовным, снабжались лишь спецподразделения, выполняющие особые задачи, результаты которых по своей важности с лихвой перекрывали те десятки тысяч золотых рублей, дорогостоящие материалы, многие из которых стоили буквально на вес золота, если не дороже, и, главное, сотни человеко-часов, вложенные в их производство.
Бойцы выглядели хмуро. И вовсе не ранний час был тому причиной.
Их собирали по всей Империи, бесцеремонно выдергивая из родных полков и бригад, придирчиво сортировали и проверяли, выбраковывая хоть чем-то не подходящих под никому не известный стандарт – между прочим, чуть ли не девяносто процентов первоначальной численности. Затем – муштровали, как первогодков, чуть ли не по проверенной веками системе «сено-солома», готовя к выполнению опять же никому не понятных задач. И они, лучшие из пластунских рот[2] и специальных подразделений, вынуждены были признать, что то, чему они научились за годы службы и что давало им право свысока смотреть на остальных «смертных», – детский лепет по сравнению с тем, что было вколочено за какие-то полгода сплошных тренировок, марш-бросков и тактических занятий.
Вчера их высаживали с ледокола на крошащуюся под ногами кромку льда где-то возле Земли Франца-Иосифа, сегодня пришлось прыгать с парашютом в кишащие змеями, сороконожками и прочей ползающей, бегающей и летающей нечистью тропические болота, завтра предстоит преодолеть пару сотен километров по безжизненной, словно лунная поверхность пустыне… На этом этапе отсеялось еще две трети прошедших все предыдущие проверки. Но оставшиеся уже были действительно лучшими из лучших. Только было их совсем немного…
В подробности предстоящих дел этих бывших фельдфебелей и поручиков, урядников и хорунжих, кондукторов и мичманов[3] никто не посвящал, а они, приученные с младых ногтей к дисциплине, не спрашивали. Робких и чересчур рациональных среди них не было – туда, откуда их «выдернули», подбирались сплошь сорвиголовы, которым тошно было от размеренной «мирной» жизни, а в огне и крови по пояс, наоборот, жилось комфортно и привычно. Жалованье шло тройное, скучать не приходилось, поэтому, справедливо полагая, что особенной разницы, где сложить голову за Бога, Царя и Отечество, нет, они были вполне довольны. Тем более что сохранности этой самой головы им никто не гарантировал – даже на учениях нередки были травмы, иногда – более чем серьезные, а с двумя товарищами пришлось, увы, проститься навсегда…
Конечно же, разговоры в казарме – и офицеры, и младшие чины жили вместе, поскольку им с самого начала было велено забыть про сословные, имущественные и любые прочие различия, – велись. И строились самые разные гипотезы относительно предстоящей службы. Те, кто постарше и поразумнее, утверждали, что из них готовится специальная мини-армия для свержения неугодных Империи правительств за рубежами Отечества, дабы не повторялись конфузы недавнего прошлого. Вроде «Магрибинского провала», к примеру, когда несколько десятков отборных офицеров были отправлены куда-то в Северную Африку помочь местным повстанцам заменить более вменяемым субъектом некого султана-отморозка, доставшего вкупе со своими «коллегами», образовавшими некую «федерацию», все без исключения державы. И ведь мало того, что не помогли, но в большинстве своем, после зверских пыток рассказав все перед камерами европейских репортеров, бесславно завершили жизненный путь под секирами палачей и на смазанных бараньим жиром кольях. Империи тогда пришлось забыть на время о своей взвешенности и миролюбии, чтобы примерно наказать распоясавшихся князьков, но пятно на репутации государства все равно осталось.
Ну а те, что помоложе и поглупее, горой стояли за то, что ученые головы нашли наконец способ достичь звезд и «легион» собираются отправлять на никому не известные планеты, дабы везде, куда ступит нога человека, первым поднимался трехцветный Имперский штандарт.
Над фантазерами смеялись, подшучивали, но никто и подумать не мог, насколько они были близки к правде…
И вот неделю назад первое отделение «легиона», коим командовал штаб-ротмистр Федоров, было поднято по тревоге, экипировано и отправлено куда-то, куда Макар телят не гонял, в чреве транспортного «Пересвета». Чем было заняться неполной дюжине здоровых парней, вынужденных болтаться в десятке верст над грешной землей несколько часов? Положение обязывало к прямо-таки монашескому образу жизни, не то что без спиртного, но и без табака, а карты и прочие азартные игры были строжайше запрещены… Не в «камень, ножницы и бумагу» резаться же? Нет, фельдфебель Степурко и урядник Алинских, сдружившиеся с самого начала на одной им известной почве (служили в разных концах Империи, происходили тоже отнюдь не из одной губернии, да и внешне близнецов не напоминали), насчет чего не раз прокатывались записные остряки, уединившись за штабелем снаряжения, как раз этому увлекательному занятию и предавались всю дорогу, то и дело отпуская друг другу щелбаны по лбу, который не всякая пуля возьмет. Остальные же готовились к предстоящему делу морально: обсуждая вполголоса, что же все-таки ждет их на другом конце маршрута.
За то, что это не простая тренировка, говорило прежде всего обилие «барахла», которое приходилось тащить с собой – на одну погрузку в бездонное брюхо транспортника ушло два часа, и это при том, что помогали десантникам (как-то само собой к бойцам «легиона» прилипло это название) снующие безмолвными тенями люди, профессиональную принадлежность которых определить никто не смог. По крайней мере, мата слышно не было, и «Дубинушку» никто не затягивал, даже затаскивая в самолет неподъемные контейнеры. И уж совсем заставили притихнуть «команду» одиннадцать длинных, похожих на гробы ящиков – точно по числу бойцов, – складированных и надежно закрепленных в самом безопасном месте – посреди «салона».
– Для нас приготовили, что ли? – буркнул, косясь на «домовины», вахмистр Рагузов – самый старший из всего отделения, причем единственный из всех, имевший три Георгиевских креста[4] и пошедший в «легион», по его словам, за четвертым.
– Ты ж сам хотел четвертый крест? – поддел его мичман Грауберг, среди десантников выделявшийся совсем не немецкой склонностью к шуткам и розыгрышам. – Вот и получишь… деревянный.
Но шутки шутками, а от всего предстоящего дела за версту веяло серьезностью. Настоящестью, что ли.
«Гробы», как оказалось, предназначались вовсе не для павших десантников (хотя по размерам вполне могли подойти) – они уже были заполнены…
– Бог ты мой! – ахнул бывший флотский кондуктор Ясновой, когда в «домовине», вскрытой им по прибытии на место (как наиболее подкованному в технике, бывшему локаторщику Порт-Артурской эскадры выпало быть радистом группы и ее же техником), обнаружилась «человеческая» фигура. – И в самом деле, покойник!
4
Четыре Георгиевских креста – солдатских знака ордена Святого Георгия-Победоносца – составляли «полный Георгиевский бант».