— Мама… мамочка, это ты?.. это правда ты?..
— Да, мой мальчик, — вытерла слёзы халин. На висках проступила седина, глаза атаковали морщинки, белая кожа немного увяла, но халин Шиайа была всё так же красива, как и в день, когда сын и мать распрощались.
— Но как? Что ты здесь делаешь?
— Твой отец взял в дорогу гарем. Мы стояли в степи, когда северные воины атаковали наш лагерь.
— Здесь весь гарем?.. — Изумлённо уставился Тагас на колдуна. — Его гарем?
Колдун вдруг загрустил, опустил глаза и безмолвно кивнул.
— Кхаллиш мирзан! — взорвался халар чередой грязных ругательств, хватаясь руками за голову. — Что же ты натворил, глупый северный пхур!.. Я считал тебя умнейшим из врагов, а ты… ты… Это так ты пытался отправить отца обратно в степь? Отобрав его женщин? Опозорив его на весь мир?
— Что сделано, то сделано, — рыкнул колдун и стрельнул глазами пуще льва, застывшего перед прыжком. Но Тагас так разошёлся, что ему было плевать на любые угрозы:
— Ты обрёк мою мать на смерть… ты, грязный шипур, убил полсотни невинных женщин…
— Тагас, стой… замолчи… замолчи! — испуганно зачастила халин Шиайа, делая шаг в сторону и закрывая сына своим телом. — Ты не справедлив… халир Андрей очень добрый правитель… простите моего глупого сына, владыка. Он слишком молод и горяч. Молю, Тагас не желал вас оскорбить…
— Не бойтесь, халин, — устало выдохнул колдун. — Я слишком устал от смертей и не трону сегодня вашего сына. Только не на глазах его матери.
Тагас вздрогнул. Понял вдруг, что натворил, что рисковал не только собой, но и жизнью халин. Но гордость не позволила ему извиняться перед врагом. Лишь когда колдун развернулся и собрался идти, халар выкрикнул ему в спину:
— Зачем ты это делаешь? Зачем добр ко мне? Зачем привёл мать? Что ты попросишь в уплату?
Колдун застыл у двери. Тагасу даже на миг показалось, что он затронул нечто личное, нечто дорогое сердцу шейтарова демона.
— У меня тоже есть мать. Она сейчас так далеко, что мне даже трудно представить её лицо, её волосы, её голос… Я больше никогда её не увижу. Пользуйся моей добротой, дикарь. Пользуйся, пока можешь…
— Это ничего не меняет. Мы остаёмся врагами.
Колдун хищно оскалился и быстро вышел в коридор. Дверь затворилась. Халар и халин наконец-то остались одни. Теперь Тагас изнывать от скуки не станет. Им с матерью всегда было о чём говорить.
Тири дожидалась меня во дворе. Как только я вышел от пленника, красотка тут же встрепенулась и схватила меня за руку:
— Андрей… скорее… нужно идти… нам нужно идти, — зачастила она, таща меня за собой.
Я немного напрягся, подумал о новой беде:
— Куда?.. что стряслось?
— Он очнулся… скорее… Женя очнулся, — радостно сияя глазами, прощебетала Тири, чмокнула меня в щёку и повисла на шее.
— Давно?
— Да, я четверть крама тебя здесь караулю.
— Ну хоть что-то хорошее, — пробурчал я. — Пойдём.
В покоях Медведя было не протолкнуться. У постели больного сгрудились ребята, Борис, капитан и Бернис Моурт. Сам пострадавший выглядел скверно: лицо было бледным, будто парня измазали мелом, синяки на такой физиономии казались особенно зловещими, словно не Медведь лежал в постели, а древний вампир проснулся после столетней спячки.
— Как себя чувствуешь? — протолкался я к постели.
— Пить всё время хочу и подташнивает, а так ничего… ну ка, помогите подняться, — протянул Медведь руку, но Пета не зевала — тут же выросла стеной между мной и Медведем, сложила руки на поясе и строго проговорила:
— Тебе нельзя подниматься, забыл? Он, когда в прошлый раз попытался присесть — чуть в обморок не упал, едва в чувства привели, — повернулась знахарка к нам.
— Ну ка приляг, — пробасил капитан. — Нечего нарушать постельный режим.
Медведь тяжело вздохнул и завалился назад на подушку. Капитан присел на кровать:
— Ты помнишь, что там стряслось? Что это был за дым такой ядовитый?
— Неудачный эксперимент, — вяло отвечал Медведь. Сил ему не хватало.
— Я давно хотел исследовать сон-траву, из которой Пета варит снотворное, да всё руки не доходили. И вот — дошли…
— А чего её исследовать? — хмыкнул Рыжий. — Трава, как трава.
— Да есть у неё интересные свойства. Словом, я хотел создать анестезию для раненных… ну, чтобы люди не мучились во время операций, да и вообще — обезболивающее в наших условиях ценнее любого богатства.