— Прочь с дороги, — прорычал я Медведю в лицо.
— Нет, можешь меня убить, искалечить, но я с места не сдвинусь.
— Как скажешь, — прошептал я, схватил Медведя за грудки и отшвырнул к остальным. В следующий миг я уже был в коридоре, забрал у стражника факел и бросился во двор.
— Бернис, Бернис, остановись… останови это! — кричал я, продираясь сквозь толпу во дворе. — Я отдал приказ. Ты не смеешь!
— Приказ?
— Что за приказ? — заволновались воины, расступаясь на моём пути.
— Сир, — почтенно, как ни в чём не бывало, склонил голову Бернис.
— Прекрати, — снова выкрикнул я, останавливаясь в десятке шагов от графа. — Ты слышал мой приказ. Ты знаешь, какова моя воля.
— Простите, сир, моё сердце, моя душа и мой клинок принадлежат вам навеки. Но выполнить вашу последнюю волю я не могу. Это испытание для моей чести, и я пройду его с высоко поднятой головой.
— Сир, что происходит? — озадаченно протянул Старг, стоящий в первых рядах.
— Предательство, — сказал я. — Я приказал графу Моурту уводить наших воинов прочь из крепости. Мы не станем объединяться с кочевниками. Мы не станем сражаться с врагами бок о бок. Мы уходим прочь из Угрюмой — таково моё слово.
— Но… это же значит, что сир Бернис…
— Да, сир Бернис Моурт предал торрека, — взорвался молодой граф, перекрикивая шепотки в строю.
— Я признаю свою вину и готов к наказанию. Я с радостью опущу голову на плаху, когда придёт час суда. Но не сегодня. Ибо сегодня я намерен в последний раз послужить господину клинком. И вас я призываю к тому же.
— Бернис… — Вскрикнул я, но воин меня проигнорировал.
— Знаете ли вы, в чём заключается план торрека? Сир Андрей печётся о нас, пытается спасти наши никчёмные жизни ценою своей.
Шепотки среди воинов переросли в зубодробительный гул. Стражники нервно метались глазами между мной и Бернисом. Граф же продолжал говорить:
— Да-да, сир Андрей приказал нам всем уходить, в то время как сам он решил остаться в крепости и драться с ордой. Слышите меня? Торрек остаётся в Угрюмой!
Гул стих. Гробовая тишина опутала площадь. Воины, казалось, перестали дышать, а Бернис всё распалялся:
— И что же нам делать? Покориться? Уйти и бросить господина на погибель? Оставить его одного с дикарями? Вот так мы поступим? Вот так мы отплатим торреку за все его дела?
— Бернис…
— Ну же, давайте оставим всё как есть. Давайте склоним головы и выполним волю господина. Давайте трусливо сбежим, разбредёмся по северу, начнём новую сытую жизнь, найдём жен, детишек заведём. И что дальше? Сможете ли вы нормально жить, зная о цене, уплаченной торреком за ваше благополучие? Сумеете ли спать по ночам, зная, какую службу вы сослужили Кериту? И главное — что вас ждёт на Той Стороне за такое бесчестие?
— Бернис, замолчи, — ревел я, пытаясь добраться до непокорного графа.
— Простите, сир, но мне такая жизнь не нужна, — растянулись его губы в горестной улыбке. — Однажды я уже служил доброму господину. Я возлагал большие надежды на принца Корниса. И я его не уберёг. Каждый день, каждый миг я корю себя за то, что мой друг погиб вместо меня. Сгинуть ещё одному я не позволю.
В следующий миг Бернис выхватил из ножен меч, упал на одно колено, склонил голову и воткнул клинок в землю перед собой:
—Сир, я молю вас! Заклинаю Керитом — не гоните нас. Не делайте того, что задумали. Уходите… берите раненных и уходите из крепости. Мир ждал вас тысячи лет. Вы не можете… вы просто не смеете рисковать жизнью. Мы останемся в Угрюмой и будем сражаться до последнего вздоха, до последней капли крови. Это наша судьба. Теперь я вижу это так ясно, как никогда прежде. Столько раз моя жизнь висела на волоске. Столько раз Керит сохранял меня там, где сложили головы все мои близкие. Теперь я вижу ради чего был рождён. Теперь я знаю, для чего Керит собрал всех нас в этом месте.
Реакция долго ждать себя не заставила. В следующий миг пронзительный скрежет разнёсся по крепости. Тысяча клинков покинули ножны. Тысяча ног подогнулись в колене. Тысячи глаз опустились к земле.
— Сир, не отбирайте у нас славу героев. Позвольте сражаться за вас. Позвольте умереть вместо вас! Такова наша участь. Такова воля верховного Крона.
Я хотел возразить, хотел разразиться гневной тирадой, хотел признаться во всем, как вдруг на плечо мне легла тяжёлая рука и шипящий голос Бориса заставил вздрогнуть:
— Не смей. Это их выбор. Не смей подводить остальных.
Я не посмел. Спустя миг нас с Борисом окружили потрёпанные ребята. Наёмник отступил на несколько шагов и закричал во всё горло: