Вдруг скрипнули половицы, кто-то вскрикнул и уронил на пол железную миску со столовым прибором. Я встрепенулся и высунул нос за полог. У кровати стоял Марти. Пожилой лекарь весь дрожал. Морщинистые ладони зарылись в седину, а выпученные глаза лучились неподдельным восторгом.
— Сир… вы очнулись, — взволнованно зачастил старик. — Радость-то какая. Это же чудо… настоящее чудо…
— Эй-эй!.. старина, — шикнул я на Марти. — Ты чего так разошёлся? Не видишь, госпожа ещё спит.
— Ой… простите, сир. Вы в порядке? Что-то болит? Может воды, или поесть чего принести? Мы так боялись… а вы вон… радость-то какая!.. ой… госпожа… и вы тоже очнулись… радость-то… радость-то какая!..
— Марти, — чуть повысил я голос, чтобы остановить словесный поток старика. — Мы в порядке. Можешь объявить всей крепости, что торрек и госпожа абсолютно здоровы.
— Как скажете, сир, — неуклюже склонил голову лекарь и бросился к двери, не прекращая радостно бурчать себе под нос восхваления Кериту.
— Привет, — снова склонился я над Тири, когда дверь в покои захлопнулась. Рука сама собой скользнула под одеяло, обнимая красотку за талию.
— И давно ты проснулся? — потянулась она, забрасывая руки мне на плечи.
— Ещё как. Ну и соня же моя госпожа.
— А вот и нет, — лукаво улыбнулась девица. — Таким непричёсанным ты бываешь только после сна, хи-хи! Небось и сам-то едва глаза успел разлепить.
— Ну вот, раскусила меня, — зарылась в одеяло и вторая рука. — И что мне теперь делать?..
— Ты знаешь, — прошептала Тири, закрывая глаза и притягивая меня к себе. Я был не в силах сопротивляться. Тири вся сжалась, затрепетала тонкой берёзкой под ласками летнего ветерка, обдала мои плечи жаром из разогретой груди. Она была такой мягкой, тёплой, податливой, её запах щекотал мою страсть, белая бархатная кожа захватила уста, а спелые губы пьянили почище виноградной крови. Время остановилось, планета перестала вращаться, когда мы сплелись в безрассудном любовном порыве.
Когда мы очнулись солнце уже завершало свой путь небосклоном. Тири разлеглась у меня на груди, выводила пальцами узоры на коже и изредка подрагивала в блаженной истоме.
— Как думаешь, она ушла? — вдруг подняла Тири голову, белые локоны защекотали мне грудь, а сияющие бирюзовые глаза наполнились грустью.
— Да, — вздохнул я. — Определённо, она заслужила покой.
— Мне будет её не хватать.
— Мне тоже, — ободряюще улыбнулся я. — Зато теперь никто нас с тобой не разлучит. Даже смерть.
— Воистину, — прошептала Тири, снова прильнув устами ко мне.
В это мгновение в коридоре послышался радостный смех и топот курсантских сапог. Дверь бестактно распахнулась и в комнату влетел ураган. Как водится, первым на пороге показался Рыжий.
Долго не думая, Тири перекатилась до края кровати, нащупала на полу мой сапог и, не глядя, швырнула его за полог. В этот раз Рыжий был куда расторопнее. Наученный горьким опытом, он успел среагировать и поймал снаряд перед самым лицом:
— Издеваешься? — искренне возмутился Руслан. — Снова сапогами бросаться!..
— А как ещё обучать вас манерам? — прикрыв наготу одеялом, вскрикнула Тири. — Сколько ещё я должна прятаться и краснеть?
— Да откуда мы могли знать, что вы тут… уже настолько здоровы? — покраснел Рыжий и опустил глаза. — Извините, просто вы проспали неделю. Мы очень боялись за вас, а теперь… извините, — попятился он обратно к двери. Остальные ребята неуклюже топтались в проходе.
— Руслан, — улыбаясь, окликнула его Тири. — Это ты прости. Сегодня я не буду сердиться, обещаю. Я оставлю свой гнев и… — Пробежалась она глазами по комнате. — И, пожалуй, вон ту салатницу на следующий раз. Договорились?
— Договорились, — разошёлся Рыжий в улыбке, но быстро встрепенулся и отвернулся к стене. Ребята и вовсе спрятались все за дверью.
Тири закрыла полог и спешно набросила ночную сорочку. Я уже был в штанах и выбрался наружу.
— Ну наконец-то!..
— Совести у вас нет, вот что я вам скажу…
— И как вообще можно так долго валяться без дела?..
Потрёпанные после битвы ребята похлопывали меня по плечу, справлялись о самочувствии, пытались шутить, но глаза у всех были очень печальными, а ауры и вовсе темны. Шева едва стоял на ногах, после каждого слова хватаясь руками за грудь, Калаш опирался на костыль, у Старого была перебинтована голова, а голос Емели сильно хрипел. Остальные отделались синяками и лёгкими ссадинами.