Разведчиками командовал старик. Седая коса доставала до пят, раскосые глаза тонули в морщинах, вместо тяжёлых доспехов он предпочитал серый халат, да и кхопеша давно не касался — всё больше верный клинок просиживал в ножнах. Молодой перенимал его опыт. Хотя старик точно знал, что после его смерти племя угаснет. Племянник звёзд с неба не хватал: он вышел телом, сноровкой в бою, но разумом был слишком слаб чтобы вести за собой степных братьев. Но выбора не было. Так уж сложилось, что Тренги наградил старика сыном только несколько лет назад и ждать пока мальчик окрепнет племя не станет.
— Слушай, Алвай, — протянул молодой, вдоволь отхлебнув из пиалы. — Как думаешь, Мураха позволит мне забрать ту белокурую кобылку?
— Которую? — изогнул седые брови старик. Почти все рабыни носили светлые волосы.
— Ну, — замялся молодой. — Ту, что брыкалась больше других. Что Аламаю ухо отгрызла.
— А, понимаю, дикая кобылка, норовистая. А зачем она тебе? Не боишься, что тоже откусит чего, хе-хе-хе?!
— В моём гареме она будет смирной и ласковой, — задрал молодой подбородок. — У меня женщины вот где, — сжал он кулак. — Ну так что скажешь?
— И не мечтай, — сменил старик веселье на показную грусть. — Слишком красивая девка, Мураха не устоит. Хотя…
— Что? — загорелись глаза молодого. — Ну же, не молчи.
— Нет, — покачал старик головой. — Тебе этот способ не сгодится.
— Я сам решу, что мне сгодится.
— Уверен? — прищурился старец.
— Да, — твёрдо ответил молодой.
— Запомни, дорогой племянник, — схватил старик его за рукав и строго уставился прямо в глаза. — Я не даю тебе советов. Я лишь размышляю, а ты волен сам решить, как поступишь. Ты меня понял?
— Да, дядя, — склонил голову собеседник.
— Девица та ещё молода, вряд ли она замужем? Так что если вдруг она окажется порченой, то Мурахе может и не приглянуться, понимаешь?
— Эм… нет.
— О Тренги! — вскинул старик руки к небесам. — Я говорю о том, что девчонка скорее всего не знала ещё мужской ласки. Теперь понял?
— Да… эм…
— Если её вдруг кто оседлает в пути, она точно растеряет львиную долю привлекательности для нашего славного гарра.
— Оседлает?.. да, точно, ха-ха, оседлает, — подпрыгнул молодой. — Спасибо за совет, дядя, я твой должник.
— Я не давал тебе советов, помнишь? Ты сам всё решил.
— Да, да, я сам, сегодня же её оседлаю… сейчас же, — подпрыгивал на месте юный кочевник.
— Зачем только сегодня? — удивился старик. — Можешь не отказывать себе в удовольствиях, путь нам предстоит ещё долгий, ночей тебе хватит. И ещё… — Задумчиво добавил Алвай. — Ты должен выбить ей передние зубы.
— Зачем? Она ведь тогда растеряет всю красоту, зачем мне в гареме уродина?
— Затем, что она слишком красива. Не переживай, прикажешь ей потом не раскрывать рот без нужды. Зато девчонка точно будет твоей…
— Да, — загорелись глаза молодого. — Так и сделаю, спасибо, Алвай.
Молодой кочевник тут же припустил к просеке. Все его мысли пропали в утехах. Ещё бы, таких красоток он в жизни не видел. Халирские женщины были другими: их волосы выгорали под лучами светила, бесконечные ветра иссушивали кожу, а жизнь в седле огрубляла руки и чресла. То ли дело северянки: стройные, нежные, ухоженные девицы — будоражили кровь. Но эта красотка затмила их всех. Таких пышных белых волос, таких больших, таких ярких голубых глаз молодой воин не видел никогда.
— Беги, беги, хуратов сын, — улыбался ему вслед старый Алвай, довольный интригой. Теперь у его мальчика не будет соперников.
— Когда Мураха Свирепый узнает о твоей наглости, — самодовольно нашёптывал под нос старый гарр. — Когда он увидит, какой лесной цветок ты посмел осквернить… беги, глупый ублюдок, беги…
Но племянник не знал о коварстве старого гарра и что было духу спешил на стоянку с обозом. Там горели два костра: у одного присели возничие — посмеивались, попивали кумыс, бренчали струнами моринхур — а вокруг второго усадили связанных пленниц. Молодой воин тут же углядел свою будущую наложницу. Она выделялась прочными путами: «Видно, снова брыкалась» — улыбнулся кочевник и уверенно двинул к девчонке.
Тири не сразу заметила огромного степняка, что появился на входе в просеку. Зато, как только он к ней приблизился, тут же отвратно скривилась. В нос пахнуло прокисшей мочой и немытым телом. Грязное лицо дикаря избороздили прыщи и глубокие язвы, сальная коса болталась на груди, точно тряпка, а нестиранная одежда походила на лохмотья. Дикарь искривил губы в мерзкой усмешке, схватил Тири за руки, бросил её на плечо и зашагал в темноту леса. Стражники у другого костра засвистели, заулюлюкали, захлопали в ладоши, что-то кричали ему вслед. Тири сопротивлялась, извивалась, что змейка, пыталась кусаться.