— Вот так-то лучше, — вскрикнул Вайри и подхватил Гриду на руки. Она залилась звонким смехом, а Вайри закружил её над землёй. Потом они целовались, пока страшные мысли не ворвались к нему в голову. Вайри тут же встрепенулся и аккуратно поставил Гриду на ноги:
— Ты в порядке? Я не слишком грубо тебя придавил?
— Да что ты всё нянькаешься со мной? — нахмурилась Грида. — Не больна же я, в самом-то деле?
Затем она взяла Вайри за руку и прислонила его ладонь к своему, неслабо покруглевшему, животу. Вайри упал на колени, прижался к её чреву щекой.
— Чувствуешь? Он шевельнулся, — вздохнула она.
— Это чудо, — подскочил на ноги Вайри, расцеловал её руки и прижал жену к сердцу. Много воды утекло с того дня, как она нашла его чуть живого. Вайри будто заново народился, будто получил второй шанс и портить всё не желал. Они присели в тени того млиса, обнялись и долго говорили, смеялись и радовались друг другу. Вайри позабыл обо всём на свете, пока насупленный Хмури не нарушил идиллию.
— Ну вот, — бросил он, ставая над молодыми. — А с бреднем я сам должен возиться, так? Да я чуть сеть не запутал, еле управился, пока вы тут бегали.
— Ха-ха-ха, — одновременно захохотали и Вайри, и Грида. — Ну прости, Хмури, я позабыл о тебе.
— Да это понятно, — отмахнулся Хмури и присел рядом с ними. — Ну так что скажешь, Вайри? Поедем завтра в крепость? Люди собрали припасов, одежд всяких воинам нашим. Крильис — место страшное, а ты сражаться обучен, сберёг бы нас от напастей в дороге…
— Я не могу, — грустно ответил Вайри. — И рад бы, но боюсь, что возврата мне оттуда не будет.
— Да чего ты пристал? — прыснула Грида. — Сказано же тебе — нельзя Вайри в крепость. Хочешь, чтобы с моим милым что-то стряслось? — ещё крепче прижалась она к груди мужа.
Помолчали. Сулаф склонилась над речкой, над волнами показалась золотая дорожка, рассекаемая чёрными стрелами диких уток. Лягушки разошлись не на шутку, заглушили кваканьем всех остальных вечерних певцов. В заводях разыгрались мелкие рыбёшки, заплюхали над водяной гладью, укрыли спокойные воды волнистыми кругами. Лёгкий ветерок пригибал камыши, разносил их шелест по берегу. Над головой чирикали птахи, мерились с лягушками певчим уменьем.
— Эх, — спустя несколько хисок милованья рекой, тяжело вздохнул Хмури. — Пора идти домой. Кому-то ещё рыбу нам готовить на ужин, — лукаво покосился он на сестру.
— А кому-то ножи наточить не мешало, — тут же вскинулась Грида. — А теми затупленными железяками сам свою рыбу потрошить будешь…
— У тебя теперь муж есть, — парировал Хмури. — Вот он тебе ножи пусть и точит.
— Да ладно, ладно, — обнял Вайри за плечи и Хмури и Гриду. — Чего молчала-то? Сегодня же наточу тебе все ножи, какие только покажешь.
— Ты и так работаешь больше других, а ему я говорила ещё на прошлой седмице, а он…
Вайри расхохотался. Он очень любил, когда Грида вступалась за него перед другими, а ещё ему нравились добрые перепалки между сестрицей и братом. Новая жизнь была куда лучше той старой.
Спустя ещё несколько хисок рыбаки и их гостья пошлёпали босыми ногами в деревню. Скоро стемнеет. Люди возвращались с полей. Чтоб добраться до дома, уставшим хлеборобам приходилось переплывать второй, более мелкий и узкий рукав на понтоне. Компании свояков тоже пришлось ютиться с землепашцами, но недолго. Река на месте переправы была узкой. Вайри первым спрыгнул в воду, когда глубина уже была по колено, подхватил Гриду на руки и вынес на берег. Следом шлёпал Хмури, обременённый добычей и бреднем.
Первым всадников заметил Вайри. Большая ватага, десятка три конников, медленно подъезжала к деревне. Наёмник узнал стяг в руках коренастого воина, а следом разглядел и предводителя незваных гостей. Барон Расти Груд скакал в середине колоны, окружённый вооружёнными головорезами, одетыми в лёгкие кожаные доспехи. Расстояние было слишком большим, чтобы рассмотреть уродливый шрам на правой щеке, но Вайри всё же поморщился, когда разум по памяти довершил образ беспринципного палача его величества, чтоб их всех фурса задрала. Всадники настигли крестьян у самого частокола, отрезали им проход до деревни.
— Так, так, так, — привстал в седле Расти Груд, раздвигая губы в самодовольной ухмылке. От того шрам его расплылся по щеке пуще прежнего, избороздив лицо ломанной розовой полосой. — Вайри Мойц… жив, значит, Бостов пёс.