Томить врагов ожиданием халирцы не стали. Следующим утром наблюдатели донесли, что заметили двух вражеских следопытов. Ордынцы припали к земле, рассмотрели лагерь, а потом тихо скрылись в лесу. Ещё через три крама они вернулись и привели отряд воинов.
Навскидку, дикарей было около половины сотни, хотя Бернис за то бы не поручился. С наступлением темноты северяне покинули лагерь, а подкрепление выбралось из лощины и окружило стоянку по широкой дуге. Дикари не узнали, что попали в кольцо, так и сидели вокруг поляны, ожидая подходящего часа.
Бернис долго нудился, удивляясь осторожности степняков. Время давно за полночь перевалило, а халирцы всё медлили, всё не решались на битву. Граф боялся, что кочевники почуют неладное и сбегут. В темноте облавы не выйдет, степняки снова разбегутся по лесу, да ищи их потом, выдавливай из густой чащи, будто блох на собаке.
Но всё обошлось. Когда сердце молодого графа снова заходилось тревогой, дикари показались в ловушке. Весь отряд кочевников выскочил из кустов и набросился на чучела, имитирующие воинов на поляне.
— Время пришло, сир, — возбуждённо сказал Пули, поглаживая рукоятку бородатого топора.
Бернис хищно оскалился, кивнул старому наставнику и поднёс к губам рацию:
— Начинаем.
В следующий миг чернота леса вокруг стоянки осветилась сотней факелов. Их пламя перекинулось на десятки костров, а к центру поляны потянулись огненные ручейки. Ещё вчера днём просеку изрыли неглубокими канавками, которые заложили промасленными хворостом и соломой. Пылающие борозды сошлись в центре лагеря — на большом кострище, что вспыхнуло живым высоким огнём, освещая половину леса. Кочевники оказались видны, как на ладони, в то время как стражники Берниса оставались в темноте мрачного леса.
Халирцы быстро смекнули своё положение. Один молодой воин разрывался больше других, подгонял братьев, раздавал оплеухи, заставляя степняков укрыться щитами. Строй получился корявый, но очень кучный.
— Болтами, — продолжал командовать в рацию граф.
Из леса прилетели болты, просвистели над лагерем и разворотили хлипкий строй дикарей. Броня у кочевников была слабой, плетёные щиты удар не держали и мощные самострелы выбивали из строя халирцев, будто кукол на ярмарке. Под шелестящими кронами млисов послышались стоны и крики, бешеные вопли и последние вздохи умирающих дикарей. Бернис боялся, чтобы остальные не побежали, потому поспешил отдать новый приказ:
— В бой! — что было сил, кричал граф, выскакивая из кустов.
Пробежать нужно было немного. Следом за Бернисом на поляну ворвались латники. Керрийцы неистово размахивали тяжёлыми алебардами, оглашали округу яростным криком и скрежетом прочных доспехов. Бернис предпочёл биться мечом. Граф первым набросился на строй дикарей. Клинок рассёк воздух и тут же настиг голову едва прикрытого шлемом кочевника. Кожаные лямки заметно растянулись, и защита съехала врагу на лицо. Дикарь пропустил миг атаки и как подкошенный рухнул на землю. Первые киноварные бусины только успели покатиться по лезвию и просыпаться на траву, а граф уже вновь размахнулся и распорол горло другому кочевнику. Шею третьего хотел достать рубящим ударом, но тот оказался проворнее.
Юный воин отринул назад, уклонился от выпада, да так искусно, что граф на мгновенье застыл, поражённый грацией дикаря. Тот выгнулся в сумасшедшем прогибе, чудом удержал равновесие и тут же вернулся в исходную позицию, выбрасывая навстречу Бернису клинок. Стремительный укол едва не пронзил графу грудь. Кираса его была крепка, но доверить свою жизнь броне Бернис не рискнул. Он отпрыгнул назад, прикрылся мечом и отбил выпад. Стальные клинки звонко лязгнули, высекая искры, а соперники застыли друг против друга.
Вокруг кипела схватка, но для графа существовал только он. Сложен кочевник был знатно. Хоть Бернис был выше, но видимым преимуществом он себя не обманывал. Юный дикарь плавно перетекал из одной стойки в другую, выставив перед собой трофейный полуторный меч. Бернис хищно улыбнулся, даже подумал, что впервые в жизни ему выпал шанс схлестнуться с равным противником. Два воина, два виртуозных кудесника зашагали по кругу, вращая клинками и выискивая прорехи в защите соперника. Стойка ордынца казалась Бернису экзотичной: тот сильно припадал к земле, слишком уж сгибал ноги в коленях, удерживая клинок над головой — остриём на врага.