– Знаю. Милый маленький городок.
– Мне он тоже нравится.
Не “Какого черта вам кажется, что это милый маленький городок?” или “Что вам вообще известно о милых маленьких городках?”, а всего лишь “Мне он тоже нравится”. Чудеса!
Ричард встал и принялся складывать мольберт.
– Я проголодался. Вы позволите угостить вас ленчем? В кафе музея прекрасно кормят. Лучше, чем в любом ресторане.
Алетт почти не колебалась. Обычно она холодно отвечала, что не обедает с незнакомыми людьми, или отделывалась грубостью, но на этот раз с готовностью кивнула:
– Va bene. С удовольствием.
Такого с ней еще никогда не бывало. Воздух, казалось, пронизали тонкие золотые нити, в душе звучала неслышная для посторонних музыка, и мрак сменился безоблачной голубизной.
Они прекрасно провели время, и въедливый голос ни разу не дал о себе знать. Разговор зашел о великих мастерах прошлого, и Алетт упомянула, что родилась в Риме.
– Я никогда не был в Италии, – с сожалением вздохнул Ричард. – Возможно, когда-нибудь…
Как было бы прекрасно гулять по Риму рука об руку с Ричардом!
К концу обеда Ричард случайно отвел глаза и заметил на противоположном конце зала своего товарища по комнате.
– Гэри! – окликнул он. – Не знал, что ты здесь будешь. Иди сюда, я тебя кое с кем познакомлю. Это Алетт Питере. Гэри Кинг.
Похоже, Гэри и Ричард были ровесниками и даже чем-то походили друг на друга, если не считать того, что у Гэри были густые, пышные локоны, доходившие до плеч.
– Рада познакомиться, Гэри, – вежливо пробормотала девушка.
– Гэри – мой лучший друг еще со школы.
– Совершенно верно. Не представляете, сколько компромата у меня накопилось на этого типа за все годы, проведенные вместе, так что, если желаете узнать интересные подробности, я всегда готов…
– Гэри, ты никуда не спешишь?
– Ну вот, всегда так. Вечно мне рот затыкают, – пожаловался Гэри. – Алетт, не забывайте, я всегда буду рад выложить все, что знаю. Привет. Еще увидимся.
Дождавшись, пока друг отойдет, Ричард тихо спросил:
– Алетт, могу я снова вас увидеть?
– Конечно. Мне бы тоже хотелось этого. “Очень хотелось бы. Ужасно”.
В понедельник Алетт рассказала Тони о новом знакомом.
– Нашла с кем связываться! – фыркнула Тони. – С художником! Всю жизнь будешь питаться фруктами, купленными для натюрмортов. На большее просто денег не хватит! Они все нищие! Неужели всерьез собираешься с ним встречаться?
– Да, – улыбнулась Алетт. – Кажется, я ему понравилась, и он мне тоже. Это впервые в жизни, неужели не понимаешь?
Все началось с небольшого недоразумения и закончилось яростным спором, едва не перешедшим в настоящий скандал. После сорока лет беспорочной службы пастор Фрэнк решил удалиться на покой. Паства, обожавшая своего доброго священника, столько сделавшего для прихода, была в полном отчаянии. Под конец, после множества тайных совещаний и обсуждений, было решено сделать ему прощальный подарок. Часы…, деньги…, путешествие…, картина… Картина! Он так любит искусство!
Собравшиеся одобрительно зашумели. И тут кому-то в голову пришла блестящая идея.
– Почему бы не нарисовать его портрет на фоне церкви? – воскликнул кто-то из присутствующих. – Алетт, может попробуете?
– Разумеется! – кивнула она, счастливо улыбаясь. Но тут поднялся Уолтер Мэннинг, один из церковных старост, член приходского совета, известный своими щедрыми пожертвованиями. Он считался богатым, удачливым бизнесменом, имел прекрасную семью, не жаловался на здоровье, но, к сожалению, был крайне завистлив и терпеть не мог, когда его ближнему хоть в чем-то везло.
– Моя дочь прекрасно рисует, – бесцеремонно вмешался он. – Возможно, она согласится написать портрет.
– Устроим конкурс, – Предложил Роналд, – и посмотрим, у кого лучше получится!
Собравшиеся горячо зааплодировали. Всем пришлась по душе идея церковного сторожа.
Алетт не выпускала из рук кистей и палитры. Пять дней она трудилась с утра до вечера, выпросив отпуск на работе, и сумела создать настоящий шедевр. С холста на зрителей смотрело само воплощение доброты и сострадания. Совсем как в жизни. Пастор Селваджо был истинным слугой Господним, призванным нести в мир справедливость и сочувствие к грешникам.
В следующую субботу прихожане снова собрались, чтобы взглянуть на портреты. Казалось, все голоса безоговорочно отданы плодам таланта Алетт.
– Совсем живой! Вот-вот сойдет с холста!
– О, ему, должно быть, ужасно понравится…
– Ему место в музее, Алетт…
Но тут Уолтер Мэннинг распаковал вторую картину. Добросовестная, чуть холодноватая работа. Несомненное сходство. Отсутствовал лишь огонь вдохновения, озарявший живопись Алетт.