Пузо покачивался в гамаке под сенью высоких кустов жасмина. Кругом благоухали яркие цветы, а в небольшом пруду прямо перед ним плескались, точно русалки, четыре обнаженные женщины. Все они были молоды и красивы, и все принадлежали к разным народам. Жен для Губара подыскивал евнух Хаггари, не жалея денег на выкуп и в точности исполняя все указания хозяина, и в загородном особняке ростовщика поселилась смуглая крутобедрая вендийка, похожая на желтую кувшинку дочь Кхитая, черная как ночная мгла кушитка и некогда гордая рыжеволосая бритунийка. Они были обречены провести остаток своих дней (в лучшем случае — остаток дней Губара) в этом столь же негостеприимном, сколь и богатом поместье; единственной их обязанностью было вызывать черную зависть у редких гостей, На ночь их запирали в павильоне, а днем выпускали в сад.
Прислуживал им евнух Хаггари — неописуемо жестокий, рано обрюзгший и женоподобный. В детстве его украла и тайно увезла в чужую страну жрица из некой изуверской секты. Эта жрица и ее сподвижницы видели свою святую миссию в том, чтобы оскопить всех мужчин на свете. Впоследствии жриц переловили поодиночке и безжалостно умертвили, но перед тем они успели изувечить несколько десятков взрослых мужчин и без малого тысячу мальчиков. С тех пор к женщинам Хаггари относился, по словам Губара, «с некоторым закономерным предубеждением», а попросту говоря, боялся их, презирал и ненавидел и никогда не упускал случая отомстить им за свои давние страдания. Когда его мучительница, сделав свое черное дело, бросила маленького Хаггари на произвол судьбы, он едва не умер от голода, затем прибился к шайке малолетних грабителей и убийц и сразу проявил такую лютую жестокость, что устрашил даже своих товарищей. Шайка рассеялась, Хаггари снова остался один и мыкался на шадизарских улицах, пока Губар не застал его за невиннейшим из любимых занятий — Хаггари распарывал живой кошке живот, чтобы зашить в нее живую мышь. Примечательно, что и кошка, и мышь были самками.
Узнав о беде мальчика, Губар решил, что такой человек в его гареме просто незаменим. Юному Хаггари было запрещено покидать владения Губара, да он и сам к этому не стремился, — на улицах Шадизара его ждали только насмешки. За верную службу ростовщик раз в месяц отдавал ему одну из своих жен на целую ночь. Хаггари мог делать с ней все, что захочет, не поощрялись только физические увечья. По меньшей мере четырежды в месяц из его каморки всю ночь напролет доносились истошные женские вопли. Но утром жизнь шла своим чередом, на теле жертвы не оставалось никаких следов пыток — Хаггари дорожил своим местом.
Губар считал, что безумный страх его жен перед злобным евнухом — лучшая гарантия их повиновения. За любой проступок бедняжек карали внеочередной ночью в сторожке Хаггари. Когда к ростовщику наведывался с визитом знатный гость, красавиц наряжали в дорогие одежды и драгоценности; сразу после ухода гостя богатое убранство отправлялось в сундук до нового приема.
Убежать от Губара было практически невозможно, дом и сад были буквально напичканы смертоносными ловушками. Их было великое множество, и чуть ли не каждый день появлялись новые, еще более опасные и хитроумные; в памяти Губара уже не умещались местонахождение и принцип действия их всех. В последние дни он то и дело ловил себя на боязни посещать некоторые участки дома и сада. Что уж тут говорить о слугах! Каждому из них дозволялось знать только свой маршрут, малейшее отклонение от него (из любопытства или по расхлябанности) заканчивалось плачевно. Если бы ростовщик не заставлял своих слуг брить головы, у них бы, наверное, все время стояли дыбом волосы.
И все-таки Губару чего-то не хватало.
— Что означает в Шадизаре мое имя? — размышлял он, покачиваясь в гамаке. — У одних оно вызывает зависть, у других — страх, у третьих — любопытство. Но для влиятельных людей города я как был, так и остался мрачным уродливым кровососом, разбогатевшим до неприличия простолюдином. Когда же удача постучится в мои двери и вдобавок к деньгам подарит власть и достоинство?»
Встретившись взглядом с бритунийкой, Губар указательными пальцами изобразил в воздухе полуовал. Женщина знала, что это означает. Выбравшись из воды, она наполнила чашу охлажденным белым вином и семенящей раболепной походкой приблизилась к своему господину. И униженно опустилась перед ним на колени. Разглядывая бледное, почти не тронутое загаром лицо бритунийки, Губар самодовольно улыбнулся. «Ну, и где же твои хваленые смелость и непреклонность, бритунийская гордячка? — вопрошала его улыбка. — Должно быть, навсегда остались в сторожке Хаггари».
Он взял кубок и буркнул, не шевеля губами:
— Прочь.
«Предположим, я и в самом деле кровосос, урод и простолюдин, — подумал он, вмиг забыв о бритунийке. — Но я ничем не хуже Пуза, сына шлюхи, воровского герцога. По крайней мере, я не настолько глуп, чтобы заводить себе врагов среди обитателей потустороннего мира. У меня и на земле хватает недругов. Хотелось бы знать, есть ли у Конана шанс выполнить поручение Пуза. А что, если, — Мысль была настолько страшна, что Губар покрылся потом, несмотря на жару. — А что, если все-таки рискнуть? Подружиться с идолом? Заручиться его покровительством? Но для этого по меньшей мере надо знать об идоле все, что знает Конан. Конан! Ему поручено расправиться с божком, значит, я окажу божку услугу, если остановлю киммерийца. По словам Маагра, варвару помогал Фефим. Проклятый жонглер! Надо любой ценой вырвать у него правду. Может, поручить это евнуху? Будь на месте жонглера женщина, я бы не колебался, — подумал ростовщик. — Но с мужчинами Хаггари обращаться не умеет. Как и любой изверг, он черпает свои силы в слабости жертвы. Хладнокровие и стойкость Фефима могут вывести кастрата из себя, и тогда он запросто убьет пленника, не добившись от него признания. Нет, лучше воспользоваться проверенными методами. Не так уж много времени нужно, чтобы упрямец запел соловьем».
В этот момент дверь дома медленно отворилась, и в сад бесшумно выскользнул Хаггари. Сильно сутулясь, он направился прямиком к Губару.
— Ну, что тебе? — недовольно спросил Губар.
— На базаре поймана воровка Саба. Она здесь. — Хаггари застыл, дожидаясь распоряжений.
Губара разморило на жаре, заниматься делами не хотелось.
— Вознагради тех, кто поймал воровку, и давай ее сюда. Проведем с ней нравоучительную беседу.
Хаггари просиял — он обожал «нравоучительные беседы» с женщинами. Со всех ног евнух припустил к двери. Вскоре он привел в сад Сабу. Ее руки были связаны за спиной.
— Сопротивлялась, — пояснил Хаггари. — Пырнула ножом какого-то олуха с базара, когда он помогал нашему человеку ее скрутить.
— Здравствуй, Саба, — сказал Губар. — Как жалко ты выглядишь в этом рубище. Должно быть, украденное у меня золото не пошло впрок. Впрочем, я сам виноват, не сказал тебе еще при первой нашей встрече, что на чужом горе счастья не построишь. Правда, Хаггари? — обратился он к евнуху.
— Воровать грешно, — совершенно серьезно отозвался Хаггари. — Так учила меня приемная мать. И наказывала, когда я не слушался. Наказать ее, хозяин?
— Да, пожалуй, только отведи куда-нибудь подальше. А потом возвращайтесь, нам предстоит важный разговор.
Улыбаясь до ушей, Хаггари схватил дрожащую от страха Сабу и как паук муху потащил к своему жилищу, но по пути не выдержал соблазна изо всех сил дернуть ее за волосы. Поскольку это произошло на самом краю пруда, он и глазом моргнуть не успел, как оказался в воде, среди визжащих с перепугу женщин. В руке он сжимал грязный седой парик. Саба тряхнула светлыми волосами и расхохоталась, а на лице Губара появилась улыбка. Отплевываясь, евнух полез на сушу.
— Постой, Хаггари, — сказал Губар, когда евнух с перекошенным от злости лицом снова вцепился в Сабу. — Остынь. — Он вопросительно посмотрел на Сабу. — Скажи-ка, красавица, почему тебя ищет Пузо?