— Куинн слишком стар, чтобы достаточно быстро двигаться для нас. Поговорите с Мэттом Дейли. Он продает trodaire свой самогон. Они пустят его на базу, если это предусматривает большее, чем его самогон. Есть шанс, что она была слишком ранена, чтобы следить за тем, где она находится. Она может ничего не знать.
Толпа ропщет в знак согласия. Я начинаю выпрямляться, и появляется рука Трана, чтобы поддержать меня за плечо, когда сотрясение грозит мне нетвердо стоять на ногах.
Когда я поворачиваю голову, взгляд Макбрайда снова опаляет меня, все еще злобно горя. Но идея хорошая, и сейчас не самое подходящее время выступать против нее… против меня.
— Попробуй с ним, — соглашается он, и вот так, они расходятся. Возвращаются к работе.
Проходят часы. Поисковые группы сообщают, что им не повезло, и я не могу избавиться от мыслей о Джубили, сломанных ребрах и обо всех пропавших в постоянно меняющихся водных путях Эйвона. Мои, мне кажется, мысли текут не в том направлении — мне не следует переживать, что мы с пустыми руками из-за того, что она утонула или добралась до базы. Ее слова до сих пор эхом проносятся в моих ушах. Никогда нет только двух сторон ни в чем.
Мы все всю ночь работаем. Мое сотрясение оказывается незначительным, и по мере того, как зрение начинает проясняться, я концентрируюсь на картах, выдавая новые координаты усталым командам. Во время каждого отчета, я боюсь услышать, что они нашли ее, и слышу только, что ее не обнаружили. В перерывах я помогаю загружать куррахи для тех, кто эвакуируется, напуганных тем, что она приведет trodairí к нашей двери.
Если она к данному моменту не добралась до базы, то, вероятно, она мертва. Воды Эйвона коварны, и если у нее кончился газ, или она угробила украденный ею куррах, то болото, скорее всего, уже проглотило ее. И все же, каждый раз, когда я слышу тарахтение двигателя, возвращающегося в гавань, я должен проглотить горький страх, что это она, и что она привела с собой армию.
Она к тому же знает мое лицо. Никто не говорит об этом, но это в их взглядах, в их молчании. Она знает меня в лицо, и если я буду пойман в городе после того, как она сообщит о моей личности, мне повезет провести остаток жизни в тюрьме.
Макбрайд встречается с поисковыми отрядами большую часть ночи — если он найдет ее, это навсегда закрепит его лидерство, и он не может упустить такую возможность. Но он возвращается время от времени, якобы, для дозаправки. Я вижу, как он смешивается, перемещаясь среди оставшихся людей, бросая правильные слова в нужные уши. Разговаривая, успокаивая, тихо разжигая гнев под видом обмена озабоченностями. Его тон всегда спокойный, но я не могу забыть презрение, которое я видел в его взгляде полном злобы и яда. Он не закончил со мной. Мне хочется предугадать его следующий шаг — выяснить, какую речь или трюк он будет использовать, чтобы приобщить остальную часть моего народа к своему делу.
Когда он кладет руку на мое плечо, я теряю терпение, отмахиваюсь от него и отворачиваюсь от стола, где стою, чтобы пойти дальше по коридору. Я слышу его голос за собой, но голова стучит, и слова, которые я улавливаю, только усугубляют ситуацию. Позволить ему сделать удар в мою удаляющуюся спину — это меньшее из двух зол. Я привел ее сюда, я позволил ей уйти, и если я хочу, чтобы меня вообще услышали, я знаю, что этого не произойдет сегодня вечером.
Я поворачиваю направо, подальше от главной пещеры, автоматически направляясь в сторону Шона и класса. У него там спят дети на выложенных в ряд маленьких матрасах, их тела — маленькие комочки под одеялами. Он молча наблюдает за нашими невинными душами, пока они спят, выражение его лица нечитаемое. Интересно, завидует ли он им.
Потом он замечает движущуюся тень, когда я останавливаюсь в дверном проеме, и поворачивается, чтобы подойти ко мне.
— Как твоя голова? — Никаких намеков на привычные поддразнивания, его взгляд пристальный.
— Болит, но крепкая как обычно. Чтобы убить меня надо ударить сильнее.
Голос Шона остается низким и вдумчивым.
— Я всю ночь обдумывал это, пытаясь понять, как сбежала trodaire. Бессмыслица какая-то, тем более только у тебя был ключ от двери.
Тяжесть оседает внутри меня, и когда я смотрю на него, его взгляд ожидающий.
Он говорит снова, почти неразборчиво.
— Если я все понял, как долго, по-твоему, до этого допетрят Макбрайд и остальные?
— Шон, я…
— Флинн, ты подписал ордера на нашу смерть. Каждого из нас. — Намек на предательство в его голосе режет меня гораздо глубже, чем гнев.
— Вот как мы начинаем находить общий язык, — отвечаю я, надеясь, что мое лицо не показывает, насколько я чувствую себя виноватым. — Она не такая, как ты думаешь. Она отличается от других.
— Отличается? — Челюсти Шона сжимаются, глаза раскрываются от ужаса. — Боже, она тебе нравится. Флинн, пожалуйста. Скажи мне, что ты не думаешь…
— Конечно, нет, — отрезаю я, затем опускаю свой голос с усилием, когда несколько детей за моим кузеном ворочаются в кроватях. — Но если есть шанс, что она нам поможет, я должен этим воспользоваться.
— Она trodaire.
— Я не думаю, что это означает, что она заслуживает смерти, делая свою работу.
— Ее работа убивать, — шипит он. — Или убеждаться, что это делаем мы.
— Она не убила меня, когда сбежала, а она могла.
Он наблюдает за мной в течение долгого времени, и я чувствую, что мое сердце колотится, отсчитывая секунды.
— Дай мне ключ, — наконец говорит он.
— Ключ?
— От камеры, где она сидела. — Он протягивает руку, шевеля пальцами в нетерпении. — Они найдут его у тебя, и тебе конец.
Дыхание вздымается в неустанном вздохе, и я нахожу в кармане ключ, который не давал Джубили выбраться наружу. Шон берет его и засовывает в карман, оглядывает коридор за мной, прежде чем пройти мимо меня направляясь в туннель.
— Шон. — Мой голос заставляет его остановиться. — Спасибо те…
— Нет, — прерывает он меня. — Просто… прекрати. — Затем он уходит, чтобы без сомнения найти какое-нибудь место, куда засунуть ключ, где его никто не найдет.
Я медленно иду по коридору и беру левее, уходя прочь от шума и людей. Вместо этого, я в тишине слышу голос Джубили Чейз у себя в голове.
Что теперь, Ромео?
Я пробираюсь по лестнице, в более темные, более тихие части пещерного комплекса. Где-то я могу думать.
Здесь шероховатые поверхности горных пород не выровнены, а части пластика, прикрывающие отверстия в другие пещеры, впускают сквозняки. Только когда я поворачиваю за угол, я выясняю, куда несут меня ноги — к складу боеприпасов, где толстые металлические двери все еще стоят между Макбрайдом и откровенной войной. Чтобы посмотреть на твердое, физическое напоминание того, что он еще не выиграл.
Страх Шона точно стучит у меня в груди. Если он выяснил, что я помог Джубили, сколько еще осталось времени, пока этого не выяснит Макбрайд? Тем не менее, ему не хватает доказательств, и пока я дышу, я могу продолжать бороться.
Хотел бы я знать, за что сражаюсь. Каким я хочу видеть мир. Страх и гнев, висящие в воздухе, сегодня, чем когда-либо, ясно дают понять, что любой шанс на мир растворяется прямо перед нашими глазами. Макбрайд набирает последователей, и скоро поднимется волна.
Я снимаю фонарь с крючка на стене, поворачивая за последний угол.
Там где был замок на двери склада боеприпасов, находится витая дыра, неровные края которой обгорели и почернели от паяльной лампы. Все, что я слышу, это свой пульс.
Рука поднимается к шее, ища цепочку, держащую ключ. Я ловлю ее пальцами и тащу, прижимая краешек ключа к коже, когда хватаю его. Но теперь мозг переводит то, что видит, и я понимаю, что никому не нужен был ключ для этого.
Макбрайд не ждет поднятия волны, больше нет. Он не ждет, чтобы завоевать сердца и умы всего нашего народа.
Я действовал один, и теперь он сделал тоже самое. Шкаф пуст. Все наши пушки, наши взрывчатые вещества, все, что ему было нужно, чтобы спровоцировать trodairí на тотальную войну — все пропало.