В ответ Степан неожиданно притянул ее к себе и поцеловал в губы. Поцелуй его был неумелым, но полным чувственности.
Александра не вырывалась – просто холодно и спокойно вывернулась из его рук. Не хотелось ей пускать в ход против Степана все свои отработанные навыки обращения с ненужными поклонниками, но он не оставил ей выбора, увы. Ледяным тоном (а она это умела, да как!) она объяснила мальчику, что если он не научился разбираться в собственных чувствах, то это его личные проблемы, но она, Александра, никогда не давала ему повода заподозрить за ее дружеским расположением (о котором он заставил ее пожалеть!) возможность иных отношений с ней; что его жест она находит абсолютно неприемлемым и просит его впредь гулять по другим аллеям сквера и по возможности в другое время. И главное – вне зависимости от того, понял он ее или нет, – он больше рассчитывать на ее дружбу не может и пусть не пытается приближаться к ней.
Вечером она рассказала о неожиданном повороте мужу.
– Если хочешь, я с ним поговорю.
– Алеш, я большая девочка. И отшивать тех, кто зарывается, научилась давно-предавно. Не волнуйся. Просто досадно. Такой, казалось, симпатичный парнишка… Ты же знаешь, я не люблю разочаровываться в людях.
– Саш, оттого, что мальчик влюбился в тебя, еще не значит, что ты в нем должна разочароваться!
Александра посмотрела на мужа. Он ее совсем не ревнует! Ни капельки, никогда! Он ей так безгранично доверяет? Или он начисто лишен собственнических чувств?
Это здорово… Это просто гениально! И все же она чуть-чуть обиделась. Ей, кажется, хотелось, чтобы он немножко поревновал… Но Алеша был непробиваем, как доисторический мамонт!
– Если бы он просто сказал о своих чувствах, то да, ты прав. Но он поцеловал меня! Я не давала к этому ни малейшего повода, но он позволил себе подобный жест. Ты не находишь, что это перебор?
– Нахожу.
– И ты не ревнуешь?!
– Нет.
– Почему?..
– Ну, ты же в него не влюблена?
– Нет.
– Так отчего же мне ревновать, Саш?
Действительно, отчего?..
Степан исчез с тех пор. Точнее, не совсем исчез: она видела его в отдалении. Пенс по-прежнему прибегал к коляске, общался с малышами. Разница состояла в том, что Степан не приходил вслед за ним, только свистел издалека: звал пса обратно к себе. И подолгу смотрел на Александру.
Она не видела его глаз – на таком расстоянии да в сумерках это невозможно. К тому же он обычно натягивал на голову капюшон – что неудивительно при такой погоде, – бросавший дополнительную тень на его лицо. Но ей казалось, что парнишка сожалеет о сказанных словах. И о том неуместном поцелуе.
Об этом она тоже рассказала мужу.
– Саш, – ответил он, – ты красивая и обаятельная. Немудрено, что пацан попал под твои чары. И принял свое восхищение тобой за влюбленность. В его возрасте это простительно, ты не находишь?
– И что ты предлагаешь?
– Я? Ничего. Но если это была дружба, которой тебе жаль, и если ты думаешь, что он раскаивается в неуместном порыве, то, наверное, его можно извинить?
От него с ума можно сойти, от Алеши! Его великодушие, отсутствие всяких собственнических чувств ее почти возмущали…
И заставляли любить его еще больше.
Тайны чемодана
Так и не удалось Коляну заполучить себе в союзники Васяна. Он уступил, и в тот вечер они душевно попили водочки. Но любопытство не прошло. И у него стало уже привычкой: чуть жилец за порог – Колян шасть к нему в комнату! Там имелись шкаф, диван и письменный стол, и инвалид исследовал полки да ящики чуть ли не каждый день. Но ничего, кроме журналов для женщин, нескольких книжек по истории, экономической географии и толкового словаря, он не находил.
И оттого чемодан парнишки привлекал его все больше и больше… Но по врожденному чувству деликатности Колян ни разу не покусился на него. Шкаф, стол – это вроде как собственная его, Коляна, мебель, отчего и нос туда сунуть не зазорно, так ему представлялось. Но чемодан – он был личной собственностью жильца. И как ни хотелось Коляну в него заглянуть, а все же он удерживался.
Митя – так звали квартиранта – в последнее время стал работать в ночь. Приходил домой утром, заваливался спать, а уходил в сумерках. Ноябрьские ночки долгие, к пяти уже темень.
По утрам его Колян не видел – он вечерком выпивал с Васяном, а потом спал долго. Зато уходы квартиранта не прошли мимо его внимания. Тот все как-то норовил бочком, не зажигая света в прихожей, поскорее смыться, чем только раззадорил любопытство бывшего таксиста. И как-то он, заслышав шум открываемого засова, выкатил из своей комнаты.
– Как жизнь молодая, а?
Митя замер у входной двери, не оборачиваясь.
– А чего ты в темноте-то? Свет бы зажег.
Митя молча нажал кнопочку, и прихожая залилась неярким светом.
– Я смотрю, ты все ходишь куда-то… Трудишься?
– Тружусь.
– Деньги зарабатываешь?
– Да.
– Всех денег не заработаешь, – глубокомысленно произнес Николай Петрович.
– Ну, всех, конечно, нет… Я на квартиру. Квартиру хочу купить.
– Это дело правильное… А ты чего спиной-то стоишь? Поговорил бы со мной чуток, все ж не чужие, в одной квартире живем!
Митя нехотя обернулся. Капюшон был низко надвинут на глаза, снизу лицо пряталось в большой теплый шарф. Только глаза его блеснули.
– О чем вы хотите поговорить, Николай Петрович?
– Ну, спросил бы, как здоровье мое.
– Как ваше здоровье?
– Да ничего, спасибо, не жалуюсь. За помощь твою, с коляской, хочу тебя поблагодарить…
– Да вы уже благодарили!