Выбрать главу

А это должно было закончиться.

Я должен был позволить ей жить дальше. Я должен был освободить ее от этих обязательств.

Она должна была покинуть этот город и раствориться в памяти.

Пока я не забыл, что не заслуживаю ее.

ГЛАВА 13

ЖЕНЕВЬЕВА

— Какой план на сегодня? — спросил Исайя с дивана. — Хочешь нанести первый слой на стены?

— Нет, — простонала я в подушку. Меньше всего мне хотелось сегодня заниматься покраской.

Проспать это воскресенье было гораздо лучшим планом. Я устала и...проснулась. Может быть, мне удастся вздремнуть после обеда.

После вчерашней встречи с воинами мне было трудно успокоиться. Я была уверена, что они вернутся и назовут меня лгуньей.

Исайя сделал все возможное, чтобы заверить меня, что я была правдоподобна, но сомнения не давали мне заснуть. Слышали ли они, как дрожал мой голос? Слышали ли они, как подпрыгивают мои пальцы на ногах? Заметили ли они, как трудно было сохранять твердый зрительный контакт?

Смелость в голосе Брайс придало мне уверенности. Она тоже была такой на горе, высокомерной перед лицом нашего похитителя. Дэш называл это нахальством. Я называла это выживанием — просто волей к жизни.

Я не очень-то умела врать, но за последние несколько месяцев у меня было много практики. Я надеялась, что этого было достаточно.

— Может, сегодня мы пропустим покраску? — Я зевнула. — Посмотрим фильмы и ничего не будем делать?

— Я не против. — Он вздохнул, переместился и плюхнулся в новое положение на диване. Судя по тому, сколько раз он переворачивался с одного бока на другой прошлой ночью, Исайя тоже плохо спал. На диване ему было неудобно. Его ноги были слишком длинными, а плечи слишком широкими, но он спал там без замечаний на протяжении нескольких месяцев.

— С сегодняшнего вечера я хочу спать на диване.

— А? — Он сел, одеяло упало с его голой груди. — Почему?

— Потому что мне кажется несправедливым все время спать на кровати. — Я повернулась на бок, подложив под щеку подушку. Это давало мне прекрасный вид на чернильную кожу Исайи, особенно на черный рисунок, который шел по бокам его шеи, через плечо и к одному из округлых грудных мышц.

Мне потребовались недели украдкой смотреть на него, чтобы определить все татуировки Исайи. Все они были черными. Каждая представляла собой узор. Не было ни лиц, ни слов. Они тянулись по его гладкой коже, сливаясь с мускулами под ней.

— Я не против дивана, — сказал он.

— Пожалуйста, давай поменяемся. Так я буду чувствовать себя лучше.

— Не могу, куколка. Мне и здесь хорошо. — Он опустился на подушку, вытянув руки по рукам дивана. Затем он закинул руки за голову и уставился в потолок.

Я обняла свою подушку поближе, изучая очертания его рук. Они были сильными, мышцы крупными, но с длинными, размашистыми линиями. Одна мышца поднималась, затем исчезала под другой. Его плечи простирались дальше, чем ширина дивана. Когда Исайя поднимал руки, они иногда напоминали крылья.

Крылья, украшенные черным.

— Ты сделал все свои татуировки в тюрьме? — спросила я.

— Нет, только пальцы и часть этой. — Его палец прошелся по татуировке на шее. — В тюрьме запрещено делать татуировки, но многие парни все равно их делали. Мой третий сокамерник сделал их мне ночью. Наверное, мне повезло, что я не заболел или что-то в этом роде, потому что он сделал это чернилами для ручки и скрепкой, которую он заточил в иглу.

Я поморщилась. Исайя редко говорил о тюрьме. А если и говорил, то только о мелочах. Но и этих кусочков мне было достаточно, чтобы понять, что я, вероятно, не хочу услышать полную историю. Если бы он когда-нибудь захотел рассказать ее, я бы послушала. Я бы плакала, но я бы слушала.

— Та, что у меня на шее, была не такой большой. Раньше она заканчивалась здесь. — Он приподнялся и указал на место на ключице. — Когда я вышел, я пошел к настоящему мастер и попросил его исправить это. В конце концов, мы его расширили. И я получил остальное.

Он поднял руки, вытянув их вверх, чтобы я могла видеть татуировки на его предплечьях. У него также были татуировки на икрах, ребрах и левой ступне.

У меня никогда не было желания сделать татуировку, но, проведя так много времени с Исайей, я начала ценить их искусство. Возможно, я бы сделала себе такую же, если бы она была уникальной, как у него. — Больно?

— Да, больно. Те, что у меня внутри, были самыми худшими, и они заняли целую вечность, потому что он мог делать только немного за раз. Тот, что на моей шее, заняло у него почти три месяца. Но мне было все равно. Я ведь никуда не собиралась уезжать.

— Почему черный?

— У него была ручка такого цвета. Когда меня выпустили, я решил продолжить черной.

— Что это значит? — спросила я — Татуировка на твоей шее.

— Ничего особенного. Это просто узор. Парень хотел попробовать. Он был хорош, но у него не было настоящего тату-оборудования. Так что там много простых вещей с размытыми линиями. С тех пор я все подправил, но в то время мне было все равно. Я сказал ему, чтобы он экспериментировал.

— Почему? — Если бы я делала татуировку, я бы хотела, чтобы она была особенной. Зачем делать татуировку и проходить через боль, если она ничего не значит?

— Боль, — прошептал Исайя. — Я хотел боли.

— О.

С момента моего срыва я не просила Исайю предоставить больше информации о смерти беременной женщины. Мы были поглощены тревогой из-за встречи с Воинами. И я была трусихой. Я не была уверена, что мне нужны все ответы.

Были ли татуировки наказанием за то, что он сделал? Способ искупления? Потому что тюрьма и так звучит сурово, если не добавлять к этому страдания, причиненные самому себе.

Хотя я подозревала, что Исайя наказывает себя и по сей день.

Его красивые глаза порой были такими затравленными. Они не мерцали и не искрились. Вначале я думала, что это из-за его пребывания в тюрьме или из-за того, что произошло в хижине.

Скорее всего, я ошибалась в обоих случаях.

В последнее время было несколько моментов, когда я начала надеяться. Исайя не смеялся и не делал ярких улыбок, но в редких случаях он показывал мне ухмылку. Зубов никогда не было видно, и он едва шевелил губами, но каждый раз у меня перехватывало дыхание.

Он ухмылялся всякий раз, когда я протягивала ему печенье, когда он приходил из гаража. Он ухмылялся, когда я стирала его белье. Он ухмылялся по вечерам, когда поднимался и находил какую-нибудь новую покупку для квартиры. Был ли он счастлив здесь, со мной?

Должна ли я вообще задавать себе этот вопрос?

Исайя не был моим навеки. В конце концов, он уйдет и найдет кого-то, кто сделает его по-настоящему счастливым. Эгоистичная часть меня ненавидела идею о другой, будущей миссис Рейнольдс, которая будет получать больше, чем тонкие ухмылки.

Я очень хотела быть человеком, который вызвал улыбку на лице Исайи, хотя бы один раз, прежде чем все закончится. Пока я не стала бывшей миссис Рейнольдс и не упустила его из своей жизни.

— Спасибо тебе за вчерашнее, — прошептала я.

— За что?

— За то, что держал меня за руку. — Думаю, я бы не справилась, если бы тебя не было рядом. — Мало того, что ложь преступникам была ужасающей, так еще и переигрывать похищение не стало легче. Образ Брайс, стоящей на коленях, когда я приставила пистолет к ее голове, будет преследовать меня долгие годы.

— Не нужно говорить спасибо. — Исайя вздохнул. — Тебе бы не пришлось пройти через это, если бы не я.

Я надулась. — Это не твоя вина.

Он сел и наклонился вперед, опираясь на колени. Татуировка в виде дерева, скрученного и шишковатого, шла по его ребрам. Ветви обвивали его плечо и спускались по спине. Некоторые конечности перекручивались на его животе. — Так чья же это вина?

— Моей мамы, — сразу же ответила я. — Если кто и виноват, так это она.

— Ви. — Он закрыл глаза.

Ви. Никто никогда не называл меня Ви. Мне нравилось, когда Исайя произносил мое имя целиком. А две буквы я любила еще больше.

Исайя открыл глаза и встретил мой взгляд. — Она бы не приехала сюда на встречу с Дрейвеном, если бы знала, что это с тобой сделает. Я знаю, ты злишься, и у тебя есть на это полное право, но не оставайся злой.