— социальная конституция и экономический вес являются факторами «мягкой», невоенной власти; именно они в глобальном соотношении сил обеспечивают европейцам влияние, которое невозможно переоценить;
— сегодня в Германии (что тоже является следствием американских упрощений) преобладает достойный приветствия пацифизм, который, однако, не удержал ФРГ от участия в вооруженных операциях ООН в Боснии, Косово, Македонии, Афганистане и, наконец, на Африканском Роге;
— именно США противодействуют планам создания независимых от НАТО европейских вооруженных сил.
После обмена такими контраргументами спор ведется на зыбкой почве. Я считаю совершенно неправильным стремление Кагана односторонне охарактеризовать политику США на протяжении прошедшего столетия. Борьба между «реализмом» и «идеализмом» во внешней политике и политике безопасности развернулась не между континентами, а внутри самой американской политики. Биполярная силовая структура мира между 1945 и 1989 годами, конечно, вынуждала к политике «равновесия страха». В период «холодной войны» конкуренция двух систем, обладавших атомным оружием, создавала фон для преобладающего влияния, которым пользовалась в Вашингтоне «реалистическая» школа международных отношений. Но, говоря об этом, мы не должны забывать об усилиях, которые президент Вильсон приложил после Первой мировой войны для основания Лиги Наций; нельзя забывать и о том влиянии, которое имели в Париже американские юристы и политики даже после выхода правительства США из Лиги Наций. Без Соединенных Штатов дело бы не дошло до пакта Бриана-Келлога, т. е. до первого запрета агрессивных войн международным правом. Однако и начатая еще Франклином Д. Рузвельтом «политика победителей» 1945 года плохо вписывается в воинственный образ, который Каган создает для роли США. Рузвельт требовал в своем «Undelivered Jefferson Day Adress» от 11 апреля 1945 года: «More than the end of war we want an end to the beginning of all wars»[32].
В те годы правительство США встало во главе [стратегии] нового интернационализма и в Сан-Франциско взяло на себя инициативу основания Организации Объединенных Наций. США были движущей силой институционализации ООН, так что не случайно ее штаб-квартира находится в Нью-Йорке. США впервые предложили заключить международную конвенцию о правах человека; выступили за глобальный контроль, за судебное и военное преследование нарушений прав человека; внушили европейцам, несмотря на оппозицию со стороны французов, идею политического объединения Европы. Этот период беспримерного интернационализма в следующие десятилетия вызвал волну международно-правовых инноваций, которые хотя и были блокированы во время «холодной войны», однако после 1989 года в той или иной мере нашли применение. К этому моменту вопрос о том, вернется ли оставшаяся единственной сверхдержава к своей ведущей роли в строительстве космополитического правового порядка или выберет имперскую роль доброго гегемона «по ту сторону международного права», еще ни в коей мере не был решен.
Джордж Буш, отец нынешнего президента, имел другие представления о мировом порядке, нежели сын, — правда, они не были ясно очерченными. Односторонность образа действий нынешнего правительства [США] и репутация его влиятельных неоконсервативных членов и советников напоминают о предшественниках, об отказе от соглашения по климату, от договоренности об атомном, биологическом и химическом оружии, от конвенции о сухопутных минах, от протокола соглашения о так называемых детях-воинах и т. д. Но Каган стремится внушить представление о непрерывности [политики]. Вновь избранное правительство Буша-младшего продолжило вполне определенный отход от интернационализма: неприятие учрежденного Международного уголовного суда — нечто больше, чем правонарушение в рамках терпимого. Однако агрессивную маргинализацию ООН и бесцеремонное пренебрежение международным правом, чем грешит нынешнее правительство [США], не стоит представлять в качестве последовательного выражения главных констант американской внешней политики. Это правительство, декларирующее своей целью соблюдение национальных интересов, явно выстрелило мимо цели, и его могут не переизбрать. Почему уже в следующем году его не может сменить другое правительство, уличая Кагана во лжи?
В США «война против терроризма» превратилась в «войну против гражданских свобод» и отравила правовую инфраструктуру, благодаря которой и существует живая демократическая культура. Оруэлловский «Patriot Act» — это пиррова победа, в которой мы побеждены вместе с нашей демократией. Нанесла ли «война против терроризма» такой же урон Европейскому союзу? Или опыт терроризма 70-х годов создал у европейцев иммунитет и они не готовы платить гражданскими свободами за безопасное государство?
32
«Больше, чем окончания этой войны, мы хотим, чтобы было покончено со всеми военными начинаниями» (англ.).