2. Мир как импликация закономерной свободы
Цель ликвидировать войны — это требование разума. Практический разум налагает моральный запрет (veto) прежде всего на систематические убийства и умерщвления: «Никакой войны не должно быть; ни войны между мной и тобой в естественном состоянии, ни войны между нами как государствами, которые внутренне хотя и находятся в законном состоянии, но внешне (во взаимоотношениях) — в состоянии беззакония»[63].
Однако для Канта право является не просто подходящим средством для поддержания мира между государствами. Скорее, мир между нациями он понимает изначально как справедливый мир (Rechtsfrieden)[64].
Как и Гоббс, Кант настаивает на том, что существует понятийная связь между правом и практикой обеспечения и поддержания мира. Однако, в отличие от Гоббса, Кант не сводит правовое умиротворение общества к парадигматическому обмену послушания подчинившихся праву [граждан] на гарантии [их] защиты со стороны государства. С позиций республиканца функция права по обеспечению мира ограничивается функцией правового состояния [общества] по обеспечению свободы; и это правовое состояние граждане добровольно могут признать легитимным. Космополитическое расширение правового состояния, которое изначально учреждалось как «состояние внутри государства», желательно и значимо не только как следствие стремления к вечному миру, но и как требование практического разума. Поэтому поддержание мира в масштабах всего мира на длительную перспективу представляет собой не отдельный момент, а саму конечную цель учения о праве. Идея «мирной, хотя еще не дружественной общности всех народов» — это принцип права, а не только требование морали[65]. Всемирно-гражданское состояние есть надолго установленное состояние мира. Идея всемирно-гражданского устройства, гарантирующего «объединение всех народов под эгидой публичных законов», обретает значение «истинного», императивного, а не просто временного состояния мира.
Эта понятийная привязка телоса мира к правовому принципу объясняет и «всемирно-гражданскую цель» философии истории, т. е. ту определяющую эвристическую точку зрения, которой придерживался Кант, объясняя исторический процесс. «Проблема создания совершенного гражданского устройства зависит от проблемы установления законосообразных внешних отношений между государствами и без решения этой последней не может быть решена»[66].
Термин «гражданское устройство (Verfassimg)» несет на себе решающую смысловую нагрузку: международное право, которое регулирует отношения между государствами, необходимо отделять от устройства самой общности государств. Только в этом случае государства и их граждане вступают между собой в «законосообразное отношение».
«Законосообразными» Кант называет отношения, при которых свобода каждого индивида, вместе со свободой каждого другого индивида, подчиняется всеобщему закону[67]. Кант разделяет идею Руссо о материальности понятия закона[68]. Законы отвечают условию прагматически понятой (а ни в коем случае не семантически истолкованной) всеобщности тогда, когда они осуществляются благодаря народному представительству, в результате их обсуждения общественностью [страны][69]. Угрозу деспотизма, которую несут все данные властью законы, можно предотвратить только республиканской практикой формирования свободной воли, свободного мнения всех, кого эта угроза потенциально затрагивает. Точно так же и законы интернационального сообщества будут в равной степени учитывать интересы всех государств (независимо от величины их территории, численности населения, благосостояния, политической мощи и экономического потенциала), если они станут выражением осознанного [коллективного] опыта их освоения и в этом отношении — выражением «объединенной воли»[70].
Кант проводит аналогию с учением о «государственно-гражданском устройстве» для того, чтобы конкретизировать общую идею «всемирно-гражданского устройства», связав ее с понятием «всеобщее государство народов». В своем смелом проекте космополитического порядка Кант вдохновлялся революционными конституционными актами своего времени. Республики, возникшие в результате Американской и Французской революций, были первыми и для того времени единственными примерами легитимности гражданского законодательства, где «все решают обо всем», с тем «чтобы каждый принял решение о себе самом, и это решение не было бы несправедливым и не правовым»[71]. Из этой перспективы и вырастает организованная (verfasste) интернациональная общность — ее можно представить только как «республику республик», как «республиканизм всех государств»[72] или как «всемирную республику»[73]. Поэтому «гражданское устройство», ставшее действительностью в ходе революций, обретает [у Канта] характер образца, модели перехода от классического международного права к всемирно-гражданскому праву. Это и подтолкнуло Канта к конкретизации (в чем-то поспешной) универсальной идеи об «общности государств, определенным образом упорядоченной и организованной».
66
Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // Соч.: В 8 т. М., 1994. Т. 8. С. 20.
71
Кант И. О поговорке «Может, это и верно в теории, но не годится для практики» // Соч.: В 8 т. Т. 8. С. 204.