Когда я оделась, Эллен спросила, не хочу ли я, чтобы она поправила мне прическу. Я ответила отрицательно.
– Давайте тогда расчешу вас, мэм.
– Спасибо, не надо, дорогая.
Интересно, Эллен замечала, что у меня выпадают волосы? Наверняка. И хотя она, конечно, и болтушка, внутренне она прекрасно чувствует, о чем надо молчать. Еще одно из ее достоинств.
В восемь Грейтли постучал в дверь, которая ведет из столовой на кухню. Не перестаю удивляться, как такому костлявому человеку удается стучать так мягко. Как будто на кулаке у него подушечки. Он молча внес супницу, поставил ее на стол.
Грейтли разлил суп и спросил, не хотела бы я послушать новости. Решив, что я скажу «да», он уже подошел к буфету и поднял крышку радио. Но слушать новости мне не хотелось. Наверняка передают что-нибудь тревожное или грустное, а может, и то, и другое. Так что я сказала, что лучше почитаю.
Грейтли ушел, а я открыла отчет Говарда Картера о раскопках гробницы Тутанхамона и прислонила ее к супнице. Все чаще я читаю о прошлом. Моя отдушина. Есть что-то особенно приятное в том, чтобы читать о событиях минувших дней. В отличие от тех, что еще толком не произошли и словно нависают над головой.
И вот я вновь читаю воспоминания Картера о том, как они обнаружили гробницу фараона.
Время как фактор человеческой жизни потеряло свой смысл. Три или четыре тысячи лет, может быть, прошло с тех пор, как человеческая нога в последний раз ступала на пол, на котором вы стоите, и все же вы замечаете признаки недавней жизни вокруг себя – наполовину заполненную чашу раствора для двери, почерневшую лампу, след от пальца на свежевыкрашенной поверхности, прощальную гирлянду, упавшую на порог – кажется, этими вещами пользовались еще вчера.
Грейтли вернулся с основным блюдом – тушеная говядина с морковью. От тарелки вкусно пахло, и у меня начинал разыгрываться аппетит. Отчасти чтобы не сразу браться за еду, я спросила у Грейтли, как дела у его жены, работавшей медсестрой в местной больнице.
– Дела у нее хорошо, спасибо, мэм.
– А у тебя как дела, Грейтли?
– И у меня все хорошо, – проговорил Грейтли.
– Как твой радикулит?
– Дает о себе знать иногда, мэм. Но ничего страшного.
Он ушел, а я сумела проглотить лишь пару ложек, а потом отставила тарелку. Я вновь было принялась за чтение, но никак не могла сосредоточиться. Мысли так или иначе возвращались к Фрэнку. С одной стороны, я почувствовала такое облегчение, что наконец занялась тем, что было для него так важно, а с другой – так я только острее чувствовала, что его рядом больше нет. И вновь мне подумалось, что удивительным образом эти раскопки сродни эксгумации.
И хотя я часто об этом думала, все равно мне казалось, что все как-то забывается. Воспоминания стираются, как бы я ни старалась за них ухватиться. Глядя в книгу, я припомнила: Картер писал, что о том, как он впервые взглянул в гробницу, он ничего толком не помнит. Впечатления сгрудились, и в итоге ни одно из них надолго в голове не удержалось. И через пару месяцев он внезапно с удивлением понял, что память его словно чистый лист.
Лицо Грейтли, убиравшего со стола, как всегда, оставалось невозмутимым.
– Поблагодаришь от меня миссис Лайонс? – спросила я. – Говядина великолепная. Вот только есть мне сейчас что-то не хочется.
– Думаю, все дело в погоде, мэм.
– Да, – согласилась я. – В погоде.
– Я еще вам нужен, мэм?
– Нет, спасибо.
– Тогда хорошего вам вечера.
– И тебе, Грейтли.
Наверху я зашла к Роберту. С недавнего времени по неясным для меня причинам он начал постоянно рисовать гору Маттерхорн. Когда я спросила, почему он ее рисует, он не ответил. Плечи его свернулись, словно он пытался сжаться и скрыться от моего взгляда. Рисунки все были одинаковые, или почти одинаковые – видимо, потому что он переводил их из книжки. Некоторые из них Роберт приколол к стене, и, когда я зашла в комнату, бумага зашелестела от поднявшегося сквозняка.
Роберт спал, скинув почти что все одеяло. Одна нога у него торчала – пальцы уперлись в матрац, а белая пятка, напротив, возвышалась.
Я прикрыла его ногу, затем поцеловала в лоб. Роберт тихонько заворчал во сне или просто вздохнул, но не пошевелился.
На следующий день мне сообщили, что ко мне с визитом прибыл мистер Мэйнард из Ипсвичского музея. Мэйнард – куратор музея и заместитель мистера Рида-Моира. Грейтли сказал, что тот направился сразу к месту раскопок, боясь, что может меня потревожить. Я решила, что тоже пойду посмотрю, как продвигаются дела у мистера Брауна.