Восемь миль до ближайшего водопада.
За четверть мили – прежде чем течение станет таким сильным, что даже его усовершенствованное тело не справится – Солдат направился к берегу. Он вылез на каменистый песок и упал, глотая воздух. Хотя жизнь в горах вернула его мышцам силу, выносливость все еще не восстановилась после долгих лет в криокамере.
Среднему человеку трудно сохранить вес в диких условиях. Еще труднее это было Солдату, у которого дневная норма дичи расходовалась на одно лишь дыхание. Два с половиной дня добровольной голодовки тоже не пошли ему на пользу.
Чтобы продолжать путь, следовало найти еду и транспортное средство. Возможно, компьютер и наличные, если повезет.
Солдат пробирался между вынесенными водой булыжниками, пока не достиг леса. Сквозь густую поросль невозможно было продвигаться быстро: высокая трава опутывала бревна, сучья и камни. Приходилось тщательно выбирать путь, чтобы не оставлять следов. Время от времени Солдат находил звериные тропы и шел по уже примятой траве.
Река вынесла его к долине, где в ранних тридцатых возник городишко. Солт Ривер обозначил себя сверканием света на единственной заправке. Когда Солдат подошел ближе, на плоском горизонте появились сумрачные очертания домов и магазинов. Люди в этой части страны укладывались спать рано. Солдат стоял неподвижно, пока огни один за другим не погасли, а силуэты не исчезли в домах. Вскоре тени стали достаточно длинными, чтобы в них укрыться.
Времени было мало.
Отправленные за ним отряды прочесывали лес. Второй батальон будет обходить города в радиусе сорока миль от лагеря, спрашивая о незнакомцах и подозрительных происшествиях. Солдат решил, что пройдет примерно полчаса, прежде чем грузовики разбудят город. Быстро миновав открытое место, он нырнул в тень первого дома. Окна были низкие, но Солдат скользнул к двери. В таких городках люди доверяли друг другу и редко запирались.
Отцепив пружину, чтобы не скрипела, Солдат мягко затворил за собой дверь. Взялся за нож на случай, если попадется собака. Наличные обычно хранились в трех местах: кухня, кабинет и спальня. Если в доме жила женатая пара, мужчина мог оставить бумажник у дверей, чтобы долго не искать. Молча обследовав кабинет и кухню, Солдат проверил ящики и контейнеры на полках. Набил карманы яблоками и крекерами.
Немного денег нашлось в сейфе в кабинете, был в доме и старый компьютер с Виндоус 98, но больше ничего особенно полезного. Обратив внимание на лестницу, Солдат забрался вверх по перилам, чтобы не скрипеть ступеньками.
Дверь спальни была приоткрыта, и он проскользнул внутрь, не задев ее. На кровати мирно спали два человека, не зная, что над ними стоит убийца. Люди были немолоды: вероятно, пенсионеры, доживающие свои дни в мире и спокойствии. Солдату сделалось почти неловко.
Возможно, это тоже был признак человечности. Быть может, люди учитывают жизненную ситуацию своих жертв, прежде чем их ограбить. А он был человеком. Чем-то вроде, во всяком случае, но, вероятно, чтобы стать более человечным, следовало оставить эту седовласую пару в покое.
Тихо и протяжно вздохнув, Солдат полез в окно следующего дома.
Награда за человечное поведение не заставила себя долго ждать. Дом оказался полон полезных вещей. Семьсот долларов в ящике стола, около тысячи в стенном сейфе. Тонкий серебристый ноутбук, который Солдат отсоединил от сети и сунул под мышку. Схватив ключи со стены рядом с дверью, он угнал фургон.
Начало было положено неплохое. Через несколько миль фургон придется бросить, но, возможно, он успеет добраться до более крупного города, где чужак не будет привлекать столько внимания.
Удовлетворенный, Солдат, известный как Барнс, собрался и покинул Вайоминг.
Глава 3
Храбрость – это способность противостоять тому, что можно вообразить.
Лео Ростен
Итак, перед Солдатом встали два вопроса. Первый: как они его нашли? И второй: что делать сейчас, когда его выкурили из убежища?
Солдат провел в горах четыре месяца и за это время видел лишь двоих охотников и группу бойскаутов. Оба раза он наблюдал за ними из укрытия на безопасном расстоянии, так что вряд ли чем-то себя обнаружил.
Осмотреть руку на предмет жучков, не разобрав ее без возможности восстановления, он не мог. Между его рукой и ближайшей радиоточкой больше не было защитного слоя камня. Даже спутники не могли добраться до него сквозь стены пещеры, куда Солдат прятался на время их прохождения. Возможно, ГИДРа изменила расписание спутников, но тогда группа захвата была бы более осторожна. Скорее всего, он просто что-то не рассчитал.
Если в руке действительно был жучок, ГИДРа могла выследить его, где угодно. Следовало либо избавиться от жучка, либо выставить себя таким опасным, чтобы они решили, что он не стоит хлопот. Или же, рассуждал Солдат, связаться с кем-то, кого они не посмеют тронуть, решив, что хлопот не стоит уже этот некто.
К настоящему моменту ГИДРа знала о его перемещениях и привычках. Солдат взорвал пещеру, но они могли восстановить образ его жизни по шкурам, растянутым на грубо сколоченной раме, или одежде, все еще сохнущей у реки. Они могли получить сведения по признакам самообслуживания и самообеспечения, по изменениям в его окружении, начиная с огорода, разбитого возле пещеры, и заканчивая щелоком на берегу.
Адреналин быстро схлынул, и Солдата начали захлестывать волны эмоций. Они казались хуже детоксикации: та была физической реакцией, его тренировали терпеть подобное. Но вместо того, чтобы учить его бороться с побочными эффектами эмоционального подъема, ГИДРа подавляла эмоции препаратами. Вполне логичный ход, и, если бы Солдат не стремился вернуть человечность, он сам искал бы препараты и технику, необходимые для удержания эмоций под замком.
Эмоции, понимал он, не ограничиваются мозгом.
Когда Солдат думал о Женщине в Залитой Вином Сорочке или Девочке Под Машиной, у него начинал болеть живот. Ныла и делалась ватной голова, если давал осечку пистолет или колеса увязали в грязи. При виде встречного света фар Солдат каждый раз чувствовал, как подскакивает уровень адреналина, уверенный, что ГИДРа разыскала его и пытается перехватить.
Хуже того, эмоции управляли его мыслями и, стоило ослабить защиту, показывали отрывки воспоминаний, полные чувств. Дорога превращалась в поле с минами и колючей проволокой. На соседнем сиденье оказывался молодой капрал с аккуратным отверстием во лбу. Его форма менялась: вот она серо-зеленая, а через секунду уже пустынный камуфляж.
Солдат моргнул, сердце трепыхалось в груди. Капрал исчез, руль под руками стал шире. Вокруг была кабина старого Форда.
- Притормози здесь, Джеймс, – сказал отец. Лицо его расплывалось. – Я сейчас приду. Оставайся в машине. Слышишь, сынок? Обещай, что останешься в машине.
В третий раз обогнув несуществующие выбоины, Солдат съехал на обочину и упал лбом в руль.
Он сходил с ума.
Его функциональность была серьезно нарушена. Солдат… нет, нет, теперь он был Барнсом… Барнс нуждался в техобслуживании. Волна темных чувств все нарастала, как он ее ни подавлял. Нельзя было позволить себе где-то остановиться с ГИДРой на хвосте. Нельзя было позволить им столкнуть его обратно в бесчеловечность, пусть так стало бы легче.
Большинство его эмоций были ужасными, от них делалось плохо и больно, но он знал, что если потерпит, то придут и хорошие образы. Этим утром среди воспоминаний о пропитанной кровью одежде и грохоте взрывов промелькнула улыбка девочки. Она морщила нос, и Солдату показалось, словно в груди затеплился огонек. Он еще не знал, кто была эта девочка и как ее звали, но хотел вспомнить. Ему нужно было вспомнить. Он хотел знать, кто такой Джеймс Бьюкенен Барнс.
Солдат попытался думать логически. Он не сможет долго скрываться от ГИДРы, у них слишком длинные руки и слишком много ресурсов. Даже если он убежит, придется вечно быть настороже, а в его нынешнем состоянии он даже от грабителей защититься не в силах. (Он повернулся проверить, заперты ли двери).