Я видел, как крысы внезапно набрасывались на соседей, ожесточенно вырывая куски мяса и клочья шерсти из их тел, как они убивали и съедали друг друга. Потоки крови вовлекали в схватку других крыс. Каждая пыталась по спинам других взобраться выше всех, чтобы еще раз попробовать вскарабкаться вверх по стене или ухватить еще кусок мяса.
Я быстро прикрыл отверстие жестью и поспешил дальше. По дороге я подкрепился ягодами. До темноты я рассчитывал выйти к человеческому жилью.
Когда день уже пошел на убыль, я увидел деревню. На околице, из-за ограды ко мне бросилось несколько собак. Скорчившись под забором, я начал резко размахивать руками, подпрыгивать, как лягушка и, подвывая, бросать в них камни. Псы в недоумении остановились, не понимая, кто я такой и как со мной обращаться. Человек неожиданно превратился в неведомое им существо. Пока они, опешив, крутили мордами, я перемахнул через изгородь. Собачий лай и мои крики привлекли внимание хозяина усадьбы. Когда я увидел его, мне стало ясно, что по иронии судьбы, я вернулся в ту самую деревню из которой сбежал прошлой ночью. Этот крестьянин часто бывал у плотника и я сразу узнал его.
Увидев меня, он послал одного батрака за плотником, а другого, оставил стеречь меня. Плотник пришел вместе с женой.
После первого удара я отлетел от забора к его ногам. Он поднял меня и, придерживая, чтобы я не упал, начал бить наотмашь. Потом, схватив за шиворот, как щенка, он потащил меня в свой двор, прямо к еще дымящимся на месте амбара головешкам. Он ударил меня по голове так, что я потерял сознание, и забросил меня на навозную кучу.
Когда я пришел в себя, плотник стоял рядом со мной с большим мешком в руках. Я вспомнил, что в подобном мешке он топил больных кошек и вскочил, но он снова сбил меня с ног.
Неожиданно я вспомнил, как плотник рассказывал жене о партизанских складах трофеев и продовольствия в заброшенных бункерах. Я подполз к нему и рассказал, что перед возвращением в деревню наткнулся на такой бункер полный ношеной обуви и армейской одежды. Я пообещал провести его туда, если он не станет топить меня.
Плотник, хотя и притворился, что ничему не поверил, заинтересовался моим рассказом. Он присел рядом и крепко схватил меня. Стараясь убедить его в ценности моей находки, я как можно спокойнее рассказал все сначала.
Уже вечерело, когда он запряг быка, привязал меня веревкой к руке, взял большой топор и, ничего не сказав жене и соседям, повез меня в лес.
Пока мы ехали к бункеру я напряженно соображал, как бы освободиться – веревка была слишком крепкой. Возле бункера плотник остановил быка и мы забрались на нагревшуюся за день крышу. Некоторое время я делал вид, будто забыл где находится отверстие. Наконец мы нашли его. Плотник поспешно отшвырнул в сторону крышку. Резкий смрад ударил в нос, запищали ослепленные светом крысы. Плотник склонился над отверстием, но его глаза не освоились с темнотой и он еще ничего не увидел.
Я медленно отодвинулся от плотника так далеко, как позволила веревка и оказался на другой стороне отверстия. Я понимал, что если сейчас мне не удастся спастись, он бросит меня крысам.
В отчаянии я так сильно дернул веревку, что она до кости порезала мне руку. Неожиданный рывок потянул плотника вперед. Пытаясь встать, он вскрикнул, взмахнул рукой и, потеряв равновесие упал в утробу бункера. Обеими ногами я наступил на лежащую на крыше веревку. Натянувшись, она протерлась по острой, изломанной кромке отверстия и оборвалась. Изнутри донесся громкий визг и неразборчивый, захлебнувшийся на полуслове человеческий крик. Бетонные стены бункера содрогнулись. Сдерживая страх, я подполз к отверстию и посветил вниз листом жести.
Крупное тело плотника было едва видно. Его лицо и руки закрыли крысы, волна за волной, они взбирались на живот и ноги. Он исчез полностью и крысиное море забурлило еще яростнее. Голые крысиные хвосты обагрились темно-красной кровью. Теперь крысы дрались за доступ к телу. Они сопели, размахивали хвостами; в разинутых пастях поблескивали зубы, как бусинки сверкали в дневном свете их глаза.
Я не смог заставить себя закрыть отверстие и уйти. Как заколдованный, я наблюдал за происходящим. Неожиданно, зыбкое крысиное море расступилось и жестом пловца показалась костяная пятерня с растопыренными костяными пальцами; за ней открылась вся рука. Какое-то мгновение она возвышалась над снующими вокруг крысами, а потом опрокинулась на голубовато-белый скелет плотника на котором кое-где еще оставались клочки красноватой кожи и серой одежды. Поджарые грызуны яростно сражались за обрывки мышц и сухожилий меж ребер, под мышками и там, где раньше был живот. Обезумев от алчности, они вырывали друг у друга куски мяса, клочки одежды и кожи. Они ныряли в подреберье и выпрыгивали оттуда прогрызая новые дыры. От этих толчков труп осел. Когда шевелящаяся окровавленная масса снова схлынула, на дне бункера остался лишь полностью очищенный скелет.
В ужасе я схватил топор плотника и побежал прочь. Запыхавшись, я забрался на передок телеги возле которой безмятежно щипал траву бык. Я взмахнул вожжами, но он не хотел уходить без хозяина. Я оглянулся, ожидая, что в любой момент из бункера в поисках новой добычи вырвутся полчища крыс, и хлестнул быка плетью. Он недоуменно обернулся, но град ударов плетью убедил его, что мы не будем дожидаться плотника.
Телега бешено подпрыгивала на ухабах заброшенной дороги, колеса ломали кусты и сминали пробившуюся из-под дорожного покрытия траву. Я не знал куда ведет дорога и хотел только одного – уехать как можно дальше от бункера и деревни плотника. С безумной скоростью я мчал через рощи и луга, избегая дорог со свежими следами крестьянских телег. Ночью я спрятал телегу в кустах и заснул на передке.
Я провел в пути еще два дня и однажды едва не столкнулся с армейским патрулем. Бык похудел, его бока опали. Но я мчался и мчался пока, наконец не решил, что уехал достаточно далеко.
Въехав в небольшую деревеньку, я остановился у первого же дома. Вышедший навстречу крестьянин, сразу перекрестился увидев меня. Я предложил ему быка и телегу в обмен на кров и пищу. Он почесал в затылке, посоветовался с женой, соседями, тщательно осмотрел зубы быка – а заодно и мои, и, в конце концов, согласился.
7
Эта деревня находилась далеко от железной дороги и реки. Немецкие солдаты приезжали сюда три раза в год за продовольствием и фуражом.
Меня приютил местный кузнец, который был здесь старостой. Его ценили и уважали в деревне. Благодаря ему ко мне тоже относились неплохо. Однако подвыпив, крестьяне поговаривали, что я могу накликать беду и, что за укрывание цыганенка немцы сожгут всю деревню. Правда никто не осмеливался сказать это в лицо кузнецу и, как правило, меня не обижали. Конечно, когда кузнец бывал навеселе, лучше было не попадаться ему на глаза, чтобы не получить затрещину. Но кроме него никто не поднимал на меня руки. Двоим батракам было не до меня, а известный в деревне амурными подвигами хозяйский сын редко бывал дома.
Каждый день, рано утром, жена кузнеца кормила меня пустым борщом и черствым хлебом, который приобретал вкус после того, как я размачивал его в борще. Потом я разжигал комету и, самый первый в деревне, выводил на пастбище скотину.
По вечерам хозяйка молилась, кузнец храпел на печи, их сын пропадал в деревне, батраки возились со скотом. Мне, хозяйка обычно давала вещи кузнеца, чтобы я очистил их от вшей. Я усаживался возле лампы и разыскивал вдоль швов белых, набухших от крови насекомых. Я ловил их и давил ногтем на столе. Когда вшей было особенно много, жена кузнеца помогала мне и давила их бутылкой сразу по несколько штук. Вши хрустели и вокруг трупиков расплывались маленькие красные лужицы. Ускользнувшие на пол насекомые прыгали в разные стороны и раздавить их ногой было очень трудно.
Особенно крупные экземпляры, жена кузнеца осторожно ловила и бросала в специальную банку. Обычно, когда набиралось с десяток отборных вшей, она замешивала их с тестом. Туда же она добавляла немного человеческой и конской мочи, навоза, бросала дохлого паука и горсточку кошачьих экскрементов и скатывала тесто в шарики. При коликах это было лучшее средство. Кузнец время от времени болел животом и тогда жена давала ему несколько таких шариков. Она уверяла его, что со рвотой болезнь покидает тело. Хрипло дыша, измученный рвотой кузнец дрожал от слабости на матрасе у печи. Жена поила его успокоительным – теплой водой с медом. Но если боль и жар не отпускали, она готовила другое лекарство. Растерев кусок конской кости, она бросала в получившийся порошок несколько муравьев и клопов, которые сразу начинали драться, вбивала в миску несколько куриных яиц и подливала туда немного керосина. Больной выпивал эту смесь одним глотком и получал в награду стакан водки и кусок колбасы.