Я слушала свою подругу с открытым ртом, она вещала как лидер коммунистической партии. Мне хотелось внимать ее словам вечно, а потом идти за ней на край света, она стала моим вождем. Провинциальная девушка разобралась в моей жизни минуты за две.
— Ты хочешь отдавать долг вместе со мной? — переспросила я, не веря такой доброте и самоотверженности.
— Конечно, тебе надо еще ребенка поднимать. Одна ты до пенсии будешь Матвею Абдуловичу возвращать деньги. О чем речь? Я тебя в такой ситуации не брошу.
— Спасибо, — с дрожью произнесла я, и прижалась к Зинаиде со всей силы.
— Идем! — она взяла меня за руку, и мы вошли в кабинет с кондиционером, — Матвей Абдулович! — официальным голосом начала девушка, — Мы очень уважаем вас и ценим все, что вы сделали для нас, мы рады работать здесь и не собираемся увольняться, какие бы тяжелые времена не ждали ваш бизнес. Но у нас случилось горе…
Босс слушал ее очень внимательно: он то хмурил брови, то прятал лицо в ладони, то вставал со стула и смотрел в маленькое окошко, то перекладывал бумаги с одного края стола на другой, то что-то чиркал, то вертел в руках кружку. Вскоре подробный доклад истории болезни Сашки был изложен.
— Какая сумма вам нужна? — после этого вопроса Зина широко улыбнулась и потерла руки.
Но мой ответ лишь расстроил мужчину. У него не оказалось и половины стоимости операции. Матвей Абдулович не мог помочь Сашке, хотя и был готов.
Надежда, которую в меня вселила Зина, испарилась как утренний туман. Она клялась, что найдет выход. Но я прекрасно уяснила за несколько лет, что выход часто находится слишком поздно. Я поблагодарила подругу за отчаянное рвение помочь и побрела домой, внушая себе, что деньги найдутся.
Мокрый снег пытался смыть слезы с моего лица. Зонта у меня все еще не было, поэтому всю дорогу домой я разглядывала зонты прохожих. Они многое говорят о своем хозяине. Кто-то выбирает черный, кто-то со стильной ручкой. Те, кто не заморачиваются по жизни, идут в паре с бывалым зонтом и торчащей спицей. Те кто ждут внимания, выбирают яркие цвета. Я продрогла насквозь, и хлюпая промокшими ботинками, наконец, добралась до съемной квартиры.
Когда я вошла, дыхание сперло. Прислонившись к стене, я медленно сползла на пол. Все мои картины исчезли.
Глава 21
Следов взлома не было, да и кого сейчас этим удивишь. Я представила себе лицо грабителя, старательно подбирающего отмычки. Как же он разочаровался, попав в квартиру. Итак, чего же ценного можно было найти в моей квартире? С большой натяжкой туда относятся: телефонный аппарат 90-х годов, электрический чайник стоимостью триста рублей и парадная люстра с хрустальными украшениями. Раздосадованный таким уловом, грабитель не побрезгал произведениями домашнего искусства. Может быть, они уже продаются где-нибудь в интернете, вряд ли вор украсил ими свой дом. Носок жалобно потерся об ноги, сожалея, что из него не вышла сторожевая собака.
Так как украденными значились лишь мои полотна, я не стала обращаться в полицию. Писать заявление о пропаже двадцати двух произведений искусства с подробным описанием каждого из них не хотелось. И я решила для себя, что это знак.
Не было больше в моей жизни нереального Майкла Близзарда. Нет и Сашки, с которой можно хотя бы по понедельникам чувствовать себя особенной. Пропали мои труды. Прошлые работы критики не оценили и новые, скорее всего, тоже не пришлись бы им по вкусу. Да и вкладываться в искусство без отдачи тяжело. Положение Катерины больше не может служить мне тихой гаванью. Самое время жить заново.
Мысль о Кэт, которой предстояло теперь одной тащить троих детей, призрак надежды, что Сашка выкарабкается, заставили меня утром выйти на бессмысленную работу.
Весь день я была предельно серьезна и сосредоточена на юриспруденции. Матвей Абдулович и Зинаида не приставали, думали я переживаю за Сашку. Я не сказала про картины ни слова. Они, итак, знали обо мне слишком много, не хотелось очередным фактом подтверждать, какая я неудачница. А кто-то мне говорил, что московская прописка облегчает жизнь.