Парня, о котором я как раз собиралась рассказать Мэдди и Элис. За исключением того, что трудно превзойти рассказ Мэдди, знаете ли, историей, в которой я разговаривала с парнем, и больше ничего не произошло.
А теперь он здесь.
И он такой же красивый, каким я его помню. Очень красивый. Это кажется нелепым словом для обозначения мужчины, но знаю, что Микеланджело согласился бы со мной. Я бы настояла на том, чтобы увековечить черты его лица и линии его тела в мраморе, если бы скульптор был сегодня в живых.
Я встаю, чтобы поприветствовать его. Его карие глаза прищурены, губы поджаты от удивления, потому что уверена, что он и все остальные в этом баре видят, как я взволнована.
— Рейф! Привет! — произношу самым неловким тоном на свете и заправляю прядь волос за ухо, наклоняясь, чтобы поцеловать его в знак приветствия. У меня бы не хватило смелости сделать это, если бы он не поцеловал меня на прощание прошлой ночью. Действие, которое я прокручивала в голове до тошноты. Этим вечером от него пахнет так же. Дорого, травянисто и по-мужски. Вкусно. Я ощущаю легкое прикосновение его щетины к своей щеке.
— Так и думал, что это ты, — говорит он, когда я отстраняюсь. Его руки легко скользят по моим предплечьям, а взгляд скользит вниз по моему телу слишком открыто, чтобы быть вежливым.
Я вдруг обрадовалась, что надела сегодня на работу свое любимое платье от Valentino. Оно нежно-розовое, сшито с безупречным вкусом, и его приталенный силуэт — мой любимый — определенно мне подходит. Мэдди тут же именовала его «иди к Папочке», и предсказала, что оно сделает меня мишенью для сногсшибательно красивого и уверенного в себе седовласого волка в спальне, который будет играть на моем непорочном теле, как на гребенном Страдивариусе7 (ее слова, конечно).
Для справки, я хотела бы заявить, что у Мэдди нет способностей к ясновидению, а у Рейфа нет седых волос.
Просто для ясности.
Он высвобождает меня из тёплых, сильных, уверенных объятий (серьезно, этот мужчина уверен абсолютно во всем?), и я наклоняюсь, чтобы взять свой бокал с шампанским. В его присутствии отчаянно нужна социальная «смазка».
— Эм, Рейф. Это мои подруги, Мэдди и Элис. Девочки, это Рейф.
Мэдди и Элис, как бы там ни было, уже так сильно наклонились к нему, что можно сказать, что они — человеческие подсолнухи, а он — горящее солнце. Честно. Мэдди улыбается ему, как кошка, получившая сливки, и внезапная вспышка тошнотворного страха скручивает мой желудок.
Потому что, конечно, эти двое отлично подходят друг другу. Мэдди великолепна, блестяще выглядит и успешна, а превыше всего — она опытна... Держу пари, эти двое могли бы говорить на языке, которого я даже никогда не слышала. Но я не смогу этого вынести. Правда не смогу.
Кто угодно, только не он, Мэдди. Кто угодно.
Я понимаю, что он не моя собственность. Видела его всего один раз, ради всего святого, и то, что он сосед моих родителей и временно мой, не дает мне никаких прав на него.
Но все же.
Хочу, чтобы его взгляд был устремлен на меня.
Хочу, чтобы в них вспыхнул огонек восхищения, когда он смотрит на мое полностью одетое тело.
Хочу, чтобы эти руки были на мне, и ни на ком другом.
О, боже.
— Дамы, — говорит Рейф, поворачиваясь к ним с очаровательной улыбкой. Он пожимает им руки, и они улыбаются так, что это было бы жалко, если бы это не было так близко к тому, как, я подозреваю, вела себя только что, когда он поцеловал меня.
Фу.
Ненавижу свою жизнь.
— Рейф - сосед моих родителей, — объясняю я девочкам. — Он живет над их квартирой.
Мэдди ухмыляется.
— Пентхаус, верно? Очень мило. — и пока я съеживаюсь, она добавляет: — Надеюсь, это означает, что ты присмотришь за нашей девочкой, пока Бен и Лорен в путешествии?
Он улыбается мне, по-настоящему искренне, и это действительно прекрасно.
— Судя по тому, как ты выглядишь, ты справляешься самостоятельно. Но ты знаешь, где меня найти, если понадоблюсь.
Я слегка киваю, смущенная до безумия.
Что такого в этом парне и в моей полной неспособности вести себя хотя бы отдаленно спокойно рядом с ним?
С этими словами он желает нам хорошего вечера и уходит.
Он едва оказывается вне пределов слышимости, когда Мэдди бросается вперед, её пальцы охватывают мою коленку, как когти.
— Он тот самый, — шепчет она.
— Тот, который что? — спрашиваю я. Искренне понятия не имею, что она имеет в виду, но также намерена отклонить любые безумные идеи, которые она собирается высказать. Я знаю Мэдди и научилась не поощрять ее, когда ей что-то взбредает в голову.
— Тот самый. Ну, ты поняла. — Она неделикатно указывает на область моей промежности. — Тот, кто решит твою маленькую проблему.
Независимо от того, насколько большим неудобством я нахожу свою девственность, Мэдди находит это еще более оскорбительным. Она уже достаточно давно занимается поиском готового мужчины, который освободит меня от этой ноши, так что я не должна удивляться, что она нацелилась на бедного, ничего не подозревающего Рейфа.
— Нет. — Нет. О Боже мой. Я так раздула всю концепцию потери девственности в своей голове, что не только напугала себя до смерти — что, очевидно, является главной целью католической церкви, — но и никто никогда не будет соответствовать стандартам, которые я установила в своей голове.
Рейф, очевидно, раздавил бы эти стандарты в ноль, потому что, будем честны, этот парень чертовски горяч. Но простого намека Мэдди на то, что я должна рассматривать его в этом контексте, достаточно, чтобы моя шея вспыхнула, бедра сжались, а тело содрогнулось, потому что он такой пугающий.
Я выросла среди богатых людей. Влиятельных. Сильных. Меня нелегко запугать. Что касается Рейфа, то меня смущает не его социальный или профессиональный статус.
А он сам.
Его непристойно привлекательная внешность. Уверенность в себе. Тот факт, что он явно мужчина, который многого ожидает от своих девушек или... сексуальных партнеров. Держу пари, ему нравятся женщины, которые так же уверены в себе, как и он. Такие же опытные. Женщины, которые знают, как обращаться с его телом, так же хорошо, как он, уверена, понимает, как обращаться с их.
Все, что я хочу сказать, это то, что он, очевидно, настоящая находка, наверное, один из самых завидных холостяков в Лондоне, если действительно холост, и нет никаких шансов, что он вообще подумает о том, чтобы сжалиться над такой жалкой девственницей, как я.
И у меня ни за что не хватило бы смелости позволить ему это.
— Белль. Ты прекрасное, разочаровывающее создание. Если бы не любила тебя так сильно, то задушила бы. На самом деле, потащила бы этого восхитительного мужчину прямиком в туалет для инвалидов, потому что он такой блядь горячий. Но вместо этого я сижу здесь и сдерживаю себя, потому что он смотрел на тебя, как на ужин, а ты уже несколько месяцев жалуешься, что не можешь найти подходящего парня, который показал бы тебе, как это делается. Итак, ради всего святого, пожалуйста, скажи мне, что за гребаное оправдание ты придумываешь в своем крошечном мозгу-горошине прямо сейчас?