Я сгибаюсь пополам, как от удара, холодность, жестокость и презрение в его словах поражают меня, как удар в живот. Рейф подхватывает меня на руки, без усилий держа и мою одежду.
— Ты ненормальный ублюдок, — Рейф рычит прощальный выпад в адрес папы, распахивает входную дверь и выносит меня через порог.
ГЛАВА 39
РЕЙФ
Я никогда не испытывал такой ярости. Красный туман праведного гнева застилает мне глаза и расползается по венам, как самый опьяняющий наркотик. Моя прекрасная Белль в моих объятиях, уткнулась лицом в изгиб моей шеи, ее тело сотрясается от рыданий. Ее дыхание с хрипом касается моей кожи, и, видит Бог, мне хочется врезать Бенедикту Скотту по его осуждающей, экстремистской физиономии.
Прижимаю кончик пальца к кодовой панели у входной двери и пинком захлопываю ее за собой. Сильно. Останется вмятина, но, думаю, лучше на куске дерева, чем на носу Бена.
Во всяком случае, я так себе говорю.
Белль прижимается ко мне, когда я опускаю ее на свою кровать. Я снимаю обувь и куртку, забираюсь рядом с ней, прижимая ее к своей груди и перекидывая ногу через ее. Если я смогу прямо сейчас отгородиться от всего мира ради нее, я это сделаю.
Лежу и обнимаю ее. Я неподвижен, а она дрожит. Позволяю ей выплакать свою боль и потрясение. Пусть ее нервная система сама найдет выход.
В конце концов, мучительные крики переходят в хныканье, а дрожь прекращается. Моя рубашка намокла от ее слез. Провожу рукой по ее волосам, от макушки до поясницы, снова и снова. Я бормочу банальности. Все в порядке, милая. Я здесь. Я буду оберегать тебя. Этого недостаточно, но я чувствую себя беспомощным. Какая от меня может быть польза, когда ее собственный отец только что практически плюнул ей в лицо?
— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я, когда она замирает в моих объятиях, если не считать редких судорожных всхлипов.
Она качает головой, прижимаясь ко мне.
— Я не знаю, что делать, — признается она, хватаясь за мою рубашку.
— Тебе не нужно ничего делать прямо сейчас, — говорю я ей.
Она поднимает голову. У нее покраснели глаза, маленький вздернутый носик припух, щеки мокрые. Я не хочу отворачиваться от нее, чтобы найти салфетку, поэтому поднимаю отворот ее халата как можно выше и промокаю ей глаза махровой тканью.
— Я не могу туда вернуться, — говорит она, и на ее лице застывает выражение паники. — Но все мои вещи там.
— Это мелочи. Я зайду за ними позже или могу заказать доставку всего, что тебе нужно, из магазинов. Это не важно. Важно то, что ты здесь, в безопасности, и у тебя есть я. Считай, что это твой кокон, хорошо? Ты можешь прятаться здесь столько, сколько захочешь.
— Но тебе нужно идти на работу. И мне тоже. — ее глаза расширяются. — О Боже. Не знаю, как я смогу собраться с силами, чтобы встретиться с Мари.
— Детка, сегодня никто не выйдет на работу. Ни ты, ни я. Я от твоего имени возьму больничный.
Я нащупываю в кармане куртки телефон и набираю номер филиала «Либерман» в Мэйфере. Сразу же попадаю на автоответчик.
— Привет, Мари, — бодро говорю я. — Это парень Белль, Рейф. Боюсь, вчера вечером она съела какие-то плохие суши и не может высунуть голову из туалета настолько, чтобы позвонить самой. Она не сможет сегодня придти на работу. Надеюсь, завтра ей будет лучше, она даст знать.
Заканчиваю звонок и бросаю телефон на одеяло позади себя.
— Все улажено.
Она пристально смотрит на меня.
— Ты ужасен.
— Ты и так это знала, — мягко напоминаю я ей.
— Спасибо, — шепчет она.
Я целую ее в лоб.
— Это меньшее, что я могу сделать. Чувствую себя таким беспомощным. Хочешь, я спущусь вниз и набью морду твоему отцу? Или приготовлю тебе чашку чая?
Это вызывает у Белль слабую улыбку.
— Чай может быть чуть более социально приемлемым.
— Понял. Оставайся здесь. — я собираюсь встать с кровати, но она тоже садится.
— Я пойду с тобой. Не хочу сейчас оставаться одна.
— Конечно, — отвечаю я, как будто вид моей красивой, сильной девушки в таком потрясенном состоянии не ранит меня до глубины души.
Ведя ее за руку на кухню, я спрашиваю:
— Какого черта он вернулся так рано?
— Менеджер его звездного фонда пытается уволиться — конкурент переманил его.
— Тиллер?
— Да. — она удивленно моргает, но репутация Тиллера хорошо известна по всему городу.
— Черт. По крайней мере, это должно отвлечь его, пока ты приводишь себя в порядок. Где твоя мама? — одной рукой я прижимаю Белль к себе, а другой достаю из буфета кружку.
— Не знаю. Наверное, еще в Риме.
Я обнимаю ее другой рукой и кладу подбородок ей на макушку. Она вздыхает, уткнувшись мне в грудь. Я пока не хочу засыпать ее вопросами или советами. Не хочу, чтобы она испытывала какое-либо давление, решая, как поступить в этой ситуации.
Папа у нее просто сумасшедший, и, на мой взгляд, это абсолютно неприемлемо, но в конечном итоге он все еще ее отец, и именно ей решать, как двигаться дальше. Я бы поставил деньги на то, что ее самая насущная проблема заключается в том, как наладить отношения и вернуться на его хорошую сторону. На самом деле, единственный человек, который должен извиняться, - он.
Ее мама - совсем другое дело. Белль сказала, что она менее радикальна, чем отец, но бедная женщина чертовски уступчива. Уступчива и покладиста. Бен - задира, а Лорен, насколько я понимаю, проводит большую часть времени, умиротворяя его, вместо того чтобы противостоять ему.
Это должно стать интересным испытанием того, насколько далеко она зайдет в своей преданности этому мужчине. Надеюсь и молюсь, чтобы, ради Белль, она, черт возьми, взяла себя в руки и хоть раз дала ему отпор. Ее дочери понадобится вся семейная поддержка, на которую она способна.
Единственный способ остановить хулигана - когда его жертвы решают, что 
больше не будут терпеть его выходки.
Белль
Рейф усаживает меня на свой огромный бархатный диван с чашкой чая. Он переодевается в футболку и мягкие трикотажные шорты, после чего устраивается рядом со мной, чтобы заказать завтрак для нас обоих на Deliveroo.
Несмотря на отравляющую, изматывающую гамму эмоций, которые я испытываю, Рейф рядом со мной, несомненно, успокаивает. Его присутствие — физическое и эмоциональное — огромное утешение.
Словно прочитав мои мысли, он берет одну из моих ног и начинает растирать ее, разминая свод стопы сильными большими пальцами.
— Не знаю, поможет ли это, — нерешительно начинает он, — но подумай об этом. Здесь только ты и я. Больше никого нет. Твой отец не может войти. В этот момент больше ничего не должно существовать. Я здесь, у меня есть ты, и это все, о чем тебе нужно беспокоиться.
Я киваю и глубоко выдыхаю, потому что он прав. В прошлом я часто использовала этот прием, чтобы справиться со своим беспокойством. Когда мой разум превращается в водоворот тревог, проецирования и закручивания в спираль, я могу закрыть глаза и напомнить себе, что в данный момент ничего из этого на самом деле не существует.
Это всего лишь мысли.
Ничего больше.
Я здесь.
Я в порядке.
Я в безопасности.
Я повторяю это как мантру в своей голове.