— Извини, но это еще одна вещь, за которую я не могу взять на себя ответственность, — говорю я. — Знаю, для тебя это, должно быть, шок, но, честно говоря, я тоже расстроена. Я серьезно расстроена из-за того, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что я могу верить в то, что мне нравится, и делать со своим телом то, что хочу. И еще больше меня бесит, что все это время я чувствовала себя виноватой и растерянной.
Честно говоря, мне надоело притворяться. Я не могу прожить свою жизнь так, чтобы защитить тебя от разочарований. Мне просто нужно жить. И тебе нужно принять эту концепцию. Надеюсь, ты сможешь найти в себе силы полюбить меня такой, какая я есть, а не такой, какой ты хочешь меня видеть, но ты должен это знать. Я никогда, ни за что не позволю тебе говорить со мной так, как ты говорил вчера, или обзывать меня подобным образом. И если ты не сможешь этого пообещать, тогда мне придется увеличить дистанцию между нами, просто чтобы защитить себя. Не хочу, но я это сделаю.
Я начинаю плакать. Не могу поверить, что веду этот разговор со своим отцом. Что дело дошло до этого. Что все повязки, которые мы с мамой отчаянно накладывали на нашу семью в течение стольких лет, разошлись, обнажив такую зияющую пропасть, что я не уверена, сможем ли мы ее преодолеть.
— Я очень сильно люблю тебя, — говорю я сквозь слезы, — но не настолько, чтобы причинить себе боль для твоего удовольствия, хорошо? Я просто… я устала. И больше так не могу, поэтому надеюсь, что ты сможешь пойти мне навстречу.
Тишина.
Мама плачет. Папа в полном шоке. Он человек, чье восприятие мира оказалось ложным.
Я чувствую себя ужасно. Отвратительно. Такой виноватой. Жестокой.
И испытываю огромное, необыкновенное облегчение от того, что скинула свою ношу к ногам отца.
Рейф прерывает молчание.
— Думаю, это слишком много для всех, чтобы переварить. Белль потрясена. Как насчет того, чтобы оставить вас наедине с тем, что она сказала?
Папа кивает, берет свой бокал и осушает его. Его челюсть так напряжена, что может сломать зубы. Он не может смотреть на меня.
Рейф встает и поднимает меня на ноги.
— Давай, милая. Пойдем домой.
ГЛАВА 42
РЕЙФ
Эти выходные - для отдыха. Для того, чтобы установить достаточную дистанцию между Белль и ее родителями, чтобы она чувствовала себя в безопасности и могла начать процесс исцеления. Для того, чтобы начать жить той жизнью, архитектором которой она является.
Жизнью со мной.
Она с трудом поддерживала свой ритм на работе последние пару дней. Мы оба, если честно. Я сильно переживаю за неё. Именно поэтому забронировал самый большой номер в Cliveden, который смог найти, и привез ее сюда вчера вечером после работы. Это достаточно близко к Лондону, чтобы было удобно, и достаточно роскошно, чтобы смягчить те линии тревоги, которые уже стали постоянным явлением на ее лице с тех пор, как ее отец увидел меня во вторник.
Не могу до конца поверить, что прошло всего четыре дня, но, несмотря на то, что эта неделя стоила нам стресса, она стала для нас настоящим подарком. Это позволило мне доказать Белль, что я на все сто процентов с ней. Что она может рассчитывать на то, что я буду защищать ее, радоваться за нее и любить без осуждения.
Я так чертовски горжусь ею за то, что она достойно и честно противостояла своему отцу. Понимаю, какую эмоциональную власть имеет над ней этот мужчина и его условная, ебанутая любовь. Нелегко противостоять своему отцу, когда твое сопротивление угрожает тому самому, на что мы все должны рассчитывать от родителей: безусловной любви. Я думаю, что ее речь к нему была удивительно любезной, учитывая обстоятельства, но нет сомнений, что она добилась того, чего хотела.
Бен - белый католик средних лет, воспитанный в патриархальной культуре и твердо намеревавшийся продолжить эту традицию в своей семье. Он не ожидал, что кто-то, не говоря уже о его послушной маленькой дочери, обратит внимание на его бредни. Сможет ли он подавить эгоизм и самодовольство, столь присущие этой личности, и наладить новые, более здоровые отношения с Белль, еще предстоит выяснить.
Однако ее смелый поступок в тот вечер дорого ей обошелся. Всю неделю она была похожа на тень самой себя. Не могу себе представить, как сильно сказался на ее теле стресс и эмоциональная травма. Пару раз у нас был секс, и это было невероятно. Интимно. Почти духовно. Это был способ укрепить нашу связь, доказать, что мы доверяем друг другу, и признаться в любви.
Но в этом не было ничего непристойного.
И хотя это не проблема, крошечная часть меня обеспокоена тем, что Белль снова пересматривает свои моральные принципы.
Что, хотя она недвусмысленно отстаивала свое право владеть своей жизнью, своим мозгом и своим телом, она втайне беспокоилась, что те непростительные вещи, которые говорил ей отец, могут всплыть на поверхность, если она снова зайдет слишком далеко в то, что она считает тьмой.
Я не заходил в «Алхимию» всю неделю, даже днем. Мы не обсуждали, когда она хотела бы начать сеанс «Адьес», по поводу которого была так взволнована. Я никогда не буду навязывать Белль свои планы, но не хочу, чтобы она отказывалась от удовольствия, отрицала свои собственные желания, потому что ее заставили чувствовать вину за то, что она их имеет.
Я не могу видеть ее запуганной и пристыженной.
Я хочу увидеть ее чертовски бесстыдной.
Последние пару часов она провела на роскошном массаже всего тела. Похоже, пришло время обратиться за профессиональной помощью, чтобы снять все накопившееся напряжение с ее тела. Я расслабляюсь на кровати в нашем старомодно обставленном номере и читаю какой-то скучный стратегический отчет Morgan Stanley о перспективах мировых фондовых рынков, когда дверь открывается.
Это Белль. Она улыбается. Ее волосы распущены и растрепаны. Насколько я мог догадаться, ее кожа головы не ускользнула от пальцев массажиста.
Довольное выражение ее лица заставляет меня улыбнуться. Я бросаю отчет об исследовании на пол и закидываю руки за голову.
— Ты выглядишь расслабленной.
— Я похожа на тряпичную куклу, — говорит она. — Это было невероятно. — она подходит ко мне, и то, как она плавно движется, голод в ее глазах, когда она оглядывает меня в одних плавках, словно я кусок мяса, вызывает у меня интерес.
— Хорошо, — растягиваю я слова. — Увидела что-то, что тебе понравилось?
— О да. — она забирается на кровать и садится на меня верхом, а ее халат распахивается.
Я удивленно поднимаю брови.
— Ты ходила в спа в одном халате?
— Нет. На мне было бикини, помнишь? Но оно промокло во время сеанса гидротерапии. Оно в сумке.
— Хм-м. — вид ее золотистой кожи вызывает у меня возбуждение. Ее халат распахнулся почти до пупка и скользит вверх по ногам. Я могу увидеть все за три секунды, если захочу. Но больше всего меня отвлекает ее лицо. Ее поведение.
— Но я вернулась голой, — говорит она, ухмыляясь.
Что-то меняется. Она прошла через весь гребаный отель в одном халате. Чтобы вернуться ко мне. И она довольна собой.
Я встаю на ноги.
— Ты очень плохая девочка. Они, наверное, подумали, что ты проститутка. — провожу руками по ее бедрам, распахивая халат еще больше. И жду.
Она колеблется всего секунду.