— Он хочет, чтобы вы остались наедине позже. У него особые вкусы, и, если можно так выразиться, превосходные. Нам нужно подготовить вас. — он наклоняется надо мной, берет подол моей ночной рубашки и задирает ее все выше и выше. Я поднимаю руки над головой, и он снимает ее с меня с таким видом, словно открывает бесценную картину.
Я стою там, посреди всех этих голодных, полностью одетых мужчин, совершенно голая и совершенно беззащитная, позволяя своему стыду, предвкушению и уязвимости охватить меня, творить чудеса, когда они сжимают мои соски, увлажняют мою киску и посылают мурашки по моей прохладной коже.
Это всегда так начинается. С обещания, что вечер принесет неопределенность. Сюрприз. Нужна смелость, вера. И удовольствие. Всегда удовольствие. Для всех.
Но сегодняшний вечер, я подозреваю, поднимет каждую из этих составляющих на новую высоту.
— Делайте со мной, что хотите, — говорю я, чтобы свести их с ума и усилить свое собственное желание. Это то, ради чего я живу. Эти ночи столь же мирские и плотские, сколь мои дни священны. Я погружена в созерцание.
— Уложите ее на кровать, — говорит один из них у меня за спиной. — Его светлость хочет, чтобы она была влажной и готовой.
Я могла бы достичь оргазма здесь и сейчас от восхитительной мощи одной только этой угрозы, но меня толкают назад и вниз, сильные руки сжимают мои плечи, а твердые ладони поддерживают мою голову, пока я не оказываюсь лежащей на низкой кровати, которая, судя по опыту, как раз той высоты, чтобы один брал меня спереди, пока я стою на четвереньках, а другой, в свою очередь сзади.
Мои ноги мягко вытягиваются, пока они не оказываются широко разведенными, как и руки. Мои волосы благоговейно распущены. Я лежу, уже ощущая беспомощную смесь податливости и возбуждения. Каждая часть этих занятий так изысканна, но, возможно, это просто моя любимая часть из всех.
Ожидание.
Иногда они связывают меня в разных позах, но не сегодня. Сегодня вечером кто-то начинает расчесывать мои волосы от корней до кончиков щеткой, мягкая щетина которой приятно покалывает кожу головы и грубо скользит по простыне по всей длине. Я наблюдаю из своего положения лежа, в мечтательно-пассивном состоянии, как мужчины, стоящие вокруг меня, передают друг другу бутылку с маслом, наливают жидкость в ладони и потирают руки друг о друга.
Они все такие красивые. Такие строгие, в своих черных одеждах и воротничках, элегантные брюки не скрывают их возбуждения. Я испытываю острую симпатию к тому, что сегодня вечером они вернутся в свои постели, сжимая кулаки — или друг друга — за компанию.
Сегодня вечером мне нужно порадовать более важного мужчину.
Они присаживаются на корточки, и начинается массаж. Сегодня вечером у меня нет повязки на глазах, поэтому я могу насладиться потрясающим зрелищем - шестеро мужчин работают с моим телом. Двое работают со ступнями и голенями, двое - с кистями рук. Один мужчина возвышается надо мной сзади, его сильные пальцы обхватывают мою шею и плечи. Надеюсь, он не заставит меня слишком долго ждать, прежде чем добраться до моей груди и пощипать мои болезненно напряженные соски.
А шестой священник? Он стоит на коленях в конце кушетки, прямо у меня между ног, смотрит на мою обнаженную киску, как на ужин, и уверенно проводит ладонями по моему животу, вниз по бедрам и под ягодицами. На его лице, как и на лицах всех остальных, написано неприкрытое желание, и это лишь малая толика милосердия - знать, что они страдают так же, как и я.
Я закрываю веки, пока мужчины держат меня в этом подвешенном состоянии Бог знает сколько времени. На меня льется еще больше масла. Уверенные руки мягко распределяют его по моей коже, прежде чем нанести массирующими движениями. И цикл повторяется.
Я на небесах, и в аду, Я плыву и тону. Музыка своим гипнотическим ритмом вводит меня в ступор, тело словно на острие ножа. Никто не прикасается ко мне там, где мне нужно, и все же я так возбуждена, что могу взорваться в любой момент. Мои соски и все мое лоно пульсируют.
Руки скользят по нижней стороне моих грудей, прежде чем оказаться в мучительной близости от сосков. Они скользят по складкам, где мои ягодицы соединяются с бедрами, но избегают киски. Сильные большие пальцы разминают мои ладони. Предплечья. Ноги. Бедра. Резкие, болезненные вздохи этих людей говорят мне о том, что их преданность и послушание епископу находятся на пределе, и я осознаю, что мои собственные жалобные стоны и мольбы шепотом присоединяются к этому хору.
А потом: «Пора», - говорит один из них, и я резко открываю глаза. Парень позади меня берет меня за голову и надевает шелковую маску для сна, и мой мир погружается во тьму. Руки останавливаются, но не оставляют меня, и я слышу, как открывается дверь, как раздаются шаги по твердому полу и порыв прохладного воздуха обдает мою обнаженную киску.
— Продолжай, — приказывает низкий голос. В его тоне безошибочно угадываются вера и сила, и я вздрагиваю. — Я хочу посмотреть, как она выглядит, когда кончает. Убедись, что ее руки и ноги остаются в том же положении.
Раздается тихое «да, ваша светлость», и я задерживаю дыхание.
Они снова начинают водить руками по моему телу, точно так же, как делали до того, как вошел епископ. Одно его присутствие, повелительный тембр его голоса и тот факт, что благословенный человек приказал своим священникам подтолкнуть меня к краю пропасти, заставляют мое сердце биться быстрее.
Потом они прикасаются ко мне. Должным образом. О Боже мой. Мои соски перекатывают, сжимают и они становятся такими невероятно твердыми, что могут отвалиться. Пальцы дразняще скользят по нежной коже моих грудей, прежде чем сжать их с такой силой, что я вскрикиваю. Мои крики вознаграждаются сильными сжатиями сосков, и я пытаюсь выгнуть спину, но мужчины, массирующие мои ноги и руки, по сути, прижимают меня к кровати.
Мне нравится. Я обожаю это. Ощущение, когда тебя одолевают и переполняют чувства, когда повсюду чьи-то руки, блуждающие и исследующие. Ласкающие.
— Прикоснись к ее киске, — приказывает епископ своим пьянящим голосом, и я от всего сердца надеюсь, что он не просто подглядывает, что он планирует в какой-то момент завладеть мной и заявить на меня права, сделать меня своей настолько безоговорочно, что я буду разрушена на всю жизнь. Его верной слугой навеки.
Священник, лежащий у моих ног, проводит парой пальцев по моей коже, и этого достаточно, чтобы я снова попыталась оторваться от кровати. Меня обдает обжигающим жаром.
— Не давайте ей слишком много, — говорит епископ. — Я хочу услышать мольбу этого прелестного ротика, прежде чем переверну ее и трахну.
О Боже, о Боже, о Боже. Поток влаги заливает меня между ног. Я такая мокрая, такая распутная, что мне следовало бы умолять этих мужчин проявить милосердие и оставить меня наедине с моей скромностью, но на самом деле я хочу совсем противоположного.
Я хочу, чтобы они использовали меня, и грабили, и выжимали из меня все соки, а потом я хочу, чтобы епископ превратил меня в свою мягкую, податливую игрушку и трахал снова и снова.
Мой клитор слегка щекочут — что это было? Перо? Что бы это ни было, это пытка. Все мое тело готово взорваться. Я сглатываю скопившуюся во рту слюну и начинаю умолять.