Пережив горькое разочарование и на своей шкуре убедившись в том, что Москва слезам не верит, Перцев попытался испытать счастья в казино, но только усугубил свое сложное финансовое положение. Личные сбережения таяли, гак грошовая свечка в жаркой церкви. Но Перцев не вешал нос, он стал искать контакты со старым знакомым Геной Салимовым, авторитетом-бизнесменом. Авось тот приткнет старого приятеля на приличную работу. Встреча состоялась, но закончилась плохо. Перцев пристрелил Салимова и его телохранителя, потом пытался скрыться с места происшествия, но был задержан.
Девяткин минуту постоял посередине комнаты. Он и вправду не знал, с чего начать. Не знал, что собирается искать в этой чертовой жаркой, как доменная печь, квартире и зачем, собственно, пришел сюда. Он вернулся в большую комнату, присев к письменному столу, начал один за другим выдвигать ящики, перетряхивая их содержимое. Колода карт, очки в золотой оправе с простыми стеклами, гусиное перо, еще одна колода карт, эта запечатанная, романы из иностранной жизни в бумажных обложках, пачка презервативов.
– Если что нужно, вы, пожалуйста, спрашивайте… – Скорик сидел на краю стула. Лицо его раскраснелось от напряжения, беспокойные руки никак не могли найти себе место. Хозяин квартиры гладил себя по ляжкам, хлопал по карманам, будто искал спички. – Только спросите.
И Девяткин задал первый пришедший на ум вопрос:
– Презервативы твои?
– Я научный работник… – Скорик замер на стуле и выпучил глаза. – Такими глупостями не занимаюсь. У меня внуки.
– А карты?
– И карты не мои.
– А чьи? – нахмурился Девяткин. – Колхозные?
Он поднялся, распахнул дверцы серванта и стал переставлять с места на место посуду и коробочки с рюмками и стаканами. Потом приступил к осмотру дивана, кресел и тумбы, где пылились транзисторный приемник, коробка с просроченными лекарствами и прочий бесполезный хлам. Разочарованный результатами поисков, Девяткин отправился на кухню, присел у окна и закурил.
Молодой следователь МУРа, который по поручению прокуратуры вел дело Перцева, не особо вникал в нюансы личной жизни и быта подозреваемого. При внимательном рассмотрении все рассказы Перцева – пустой звон. Он находится в стесненных обстоятельствах, но почему-то подумывает об открытии собственного бизнеса. Снимает дорогую двухкомнатную квартиру неподалеку от центра, хотя впору переехать на окраину или за город. Здесь провели обыск, но не нашли ни оружия, ни боеприпасов, ни наркотиков, ни записной книжки, ни даже мобильного телефона. Хату на всякий случай опечатали, но вскоре печати сняли, а хозяев строго предупредили, что пока идет следствие, новые постояльцы здесь появляться не должны.
По месту прошлой регистрации Перцева ушел запрос. Выяснилось, что женщина, которую он называл гражданской женой, единственной близкой душой на всем белом свете и своей самой большой любовью, – молодая потаскушка, лишенная родительских прав за пьянство и антиобщественный образ жизни. Она не сразу вспомнила любовника, заявив, что Перцев последний раз показывался на глаза месяцев семь назад. Ночевал две ночи и сгинул в неизвестность, оставив немного денег на пропой. Поиск объекта через информационно-поисковую систему МВД России ничего не дал. Перцев не судим, на милицейском учете не состоял, контактов с криминальными авторитетами не поддерживал.
Да, жизнь этого субъекта большое белое пятно. Служил в Мурманске в особом батальоне разведки морской пехоты, учился на радиомонтажника, работал могильщиком в Сызрани, изредка навещал мать, потом надолго исчезал. Появлялся и исчезал снова. Ни жены, ни детей, ни собаки не завел.
Перевернув вверх дном кухонные полки, рассыпав по полу рис и гречневую крупу, Девяткин вернулся в спальню, позвал хозяина и вместе с ним стащил с кровати тяжелый матрас. Только зря вспотел. Затем методично осмотрел вещи в бельевом шкафу, отметив, что костюмы Перцев покупал не на вещевом рынке. Все шмотки фирменные и дорогие. Но в карманах ничего, если не считать фантиков от мятных конфет и пары распечатанных пачек фруктовой жвачки. На дне шкафа стопка похабных журналов с множеством цветных фотографий. Полистав один из них, Девяткин внимательно рассмотрел картинки и строго глянул на хозяина.
– Не мой журнал, ей-богу, не мой. – Скорик прижал руки к груди.
– Куда в твоей квартире не сунешься, что в руки не возьмешь, все не твое, – сурово покачал головой Девяткин. – А еще ученый человек.
От волнения Скорик еще энергичнее захлопал ладонями по ляжкам и по карманам. Потоптавшись за спиной сыщика, долго кашлял в кулак, пока не отважился на вопрос:
– А скоро закончится обыск? У меня ученый совет в четыре. Это очень важно.
– Я уже говорил: это не обыск. Нет протокола, понятых. Ничего нет. Просто осмотр квартиры, который я провожу с твоего разрешения. А ученый совет… Что ж, выступи и скажи коллегам правду. Ты ведь честный человек? Вот и скажи как есть. Из корыстных побуждений пустил к себе на квартиру жестокого убийцу, который отправил на тот свет трех граждан. Включая следователя московской прокуратуры. И послушай, что тебе ответят коллеги по научному цеху. Уверен, что после этого твоя карьера попрет вверх как на дрожжах.
Скорик скорбно сжал губы и вытер со лба испарину.
– Или мне прийти и все выложить на твоем совете? – настаивал Девяткин. – Выйду на трибуну и поведу свой неторопливый рассказ.
– Так ведь каждому в душу не заглянешь. Этот Перцев просто постоялец.
– Ты еще огрызаешься? – Девяткин так глянул на хозяина, что тот отступил на шаг и дернул головой, будто схлопотал пощечину.
Осмотр квартиры продолжался еще добрых часа полтора. Девяткин, измученный жарой и духотой, вынужден был капитулировать. Попив воды из крана, он надел пиджак, вышел в прихожую и показал пальцем на пустую телефонную розетку.
– Почему нет телефона? – грозно спросил Девяткин. – Где аппарат?
– Его забрали при обыске, – безучастный ко всему, Скорик ответил. – И тут же, рядом с телефоном, кресло стояло. Кресло я в большую комнату перетащил. Чтобы не мешало милиционерам.
– Где именно стоял аппарат?
Скорик показал пальцем на тумбочку. Присев на корточки, Девяткин пригляделся к рисунку светло-серых обоев и едва заметной надписи карандашом: «Викинг», шоссе Энтузиастов, дальше неразборчиво. Зато имя читается хорошо: Роман. Кажется, Перцева почерк. Девяткин оторвал клок обоев, сунул бумажку в карман и, не попрощавшись, вышел из квартиры.
Ольга Петровна нагрянула на квартиру своего продюсера Телецкого неожиданно, без звонка. И с опозданием поняла, что выбрала для важного разговора не лучшее время. Павел Моисеевич, следивший за фигурой и весом, разминался в спортивном зале. Он не любил, когда в эти минуты к нему пристают с просьбами. Но отступать было некуда. Дунаева устроилась на жесткой скамейке в углу и стала ждать. Телецкий, облаченный в майку без рукавов и короткие спортивные трусы, неспешно тягал штанги и гантели, а в перерывах между подходами нехотя шевелил языком.
– Ты думаешь, что я целыми днями ищу и пестую молодые дарования? – Он вытер полотенцем мокрое от пота лицо. – Я хотел класть на все дарования. И молодые и старые. Класть с прицепом. И ты это прекрасно знаешь. Я не занимаюсь музыкой, я делаю деньги. Это просто бизнес. Никаким искусством здесь не пахнет. Пахнет деньгами. И этот запах мне нравится.
Он понюхал полотенце, будто приятный запах исходил именно от него. Поднялся с лавки, посмотрел на свое отражение в огромных зеркалах, укрепленных на стенах, и, кажется, остался недоволен своим отражением. В спортзале Телецкий не показывался пару недель. И сегодня пришел сюда основательно поработать над прессом и талией, которые заплыли розовым жирком. Подкачать грудь и мышцы спины. А вместо этого вынужден объясняться с Дунаевой.