— Ничего, хватит, привезли всего десяток.
— Это хорошо… Начнем?
Харти распахнул дверь в торговую комнату и насмешливым жестом пригласил меня пройти вперед.
С первым же шагом через порог фитильки светильников, развешанных по стенам, вспыхнули ярко-желтыми огоньками, и глаза на мгновение ослепли от тысяч бликов, отраженных прозрачными, полупрозрачными и искусно разрисованными гранями хрусталя. Он был повсюду: изящные подвески для нежных женских ушей и шеек, роскошные бокалы всех возможных размеров — для руки от детской до великанской, подсвечники, шкатулочки, статуэтки, изображающие все, начиная от зверюшек и заканчивая ликами богов… В Саэнне любят хрусталь и покупают, охотно переплачивая втрое от исходной цены. А моя задача — делать так, чтобы ни один предмет, выставленный в лавке, не покинул ее пределов без оплаты.
Хотя, вру, основное сделано до меня и за меня. Небольшая печатка с изображением птицы: мне видится, что это курица, Карин утверждает, что орел — вот и все приспособления. Маг, которому было поручено придумать способ защиты от воров, думал недолго и не слишком хорошо, стряпая заклинание, зато обеспечил меня невеликим, но постоянным доходом. Потому что печатка только задавала контур заклинания, а для его воплощения требовалась определенная заготовка.
— И где новинки?
— Вот. Только осторожно, они хрупкие до ужаса!
Да уж, хрупкие, вижу. И как стеклодувам удается делать такие тоненькие стенки? Кажется, что ничего и нет, один воздух, лишь еле заметно мерцающий мелкими пылинками. Красиво. А если в такой светильник поместить феечку, и вовсе глаз будет не оторвать… Впрочем, все эти красоты не для меня. Слишком дорого. Мое дело работать, а не любоваться.
Мягкие бока «бусинки» послушно расплющились в пальцах, превращающих шарик в лепешку, прилепились к основанию хрустального сосуда и приняли в себя оттиск печатки, а я, в который уже раз, но с прежним удовольствием отметил изменение ощущений. Только что ниточки заклинания были едва теплыми и совершенно гладкими, а теперь набрякли горячими и колючими узелками… Хорошо тем, кто способен это видеть! Наверное, красиво. Я могу всего лишь потрогать. Погладить. Щелкнуть пальцами… Мало? Да. Но мне хватает.
Откуда-то из коридора донесся странный звук, похожий на стон. Приглушенный, но отчаянный и четко отдающий болью.
— Кошку завели, что ли?
Харти, одновременно со мной проводящий опись поступивших в лавку товаров, недоуменно поднял взгляд от бумаг:
— Какую еще кошку?
— А кто там воет?
— Где?
— Сам послушай!
Он дождался повторения звука и скучно махнул рукой:
— А, это хозяйкин гость. Болеет он.
— Что за болезнь, если так стонет?
— Да вроде ухо застудил… — неопределенно ответил Харти, возвращаясь к своим делам.
Ухо? Плохо. Если вовремя не вылечить, можно и слуха лишиться, и разума. От боли.
— А что лекаря не позвали?
— Почему не позвали? Позвали. Только сам знаешь, как они не любят торопиться… Цену себе набивают.
Это верно, чем дольше человек помучается, тем благодарнее будет исцелившему… Так думают лекари, а у меня другое мнение: обезумевший от страданий скорее прибьет припозднившегося целителя, нежели от всей души поблагодарит. К тому же…
— Ты куда?
— Посмотрю, в чем дело.
— А-а-а… Как хочешь.
Источник стонов обнаружился быстро: на нижней ступеньке лестницы, сжавшись в комок и обхватив голову руками так сильно, словно собирался раздавить, сидел юноша. Хм, одет добротно, почти богато, но не по-здешнему. Гость, говорите? Больше похоже, что сынок какого-то из подельников Карин за пределами Саэнны. Наверное, пока ехал в карете, его и просквозило. Не мое дело, конечно, не стоит вмешиваться, но все же… Не могу пройти мимо. С болью у меня давние счеты.
— Давно болит?
— М-м-м?
Взглянувшие на меня мокрые от слез глаза оказались нежно-серыми, как жемчужинки.
— Час, два?
— С вечера еще… — выдавил несчастный сквозь зубы.
— Надо было сразу посылать за лекарем.
— Думали, само успокоится.
Разумеется, думали. А еще жалко было деньги тратить. Знаю я этих купцов: удавятся за каждую монету.
— Не надо было ждать. Но ничего, дело поправимое.
— Вы… можете вылечить?
Не хочется обнадеживать. А я и не буду!
— Я попробую снять боль. Так быстро, как только смогу. Но к лекарю все равно нужно будет обратиться. Согласны?
Он не ответил, но слов и не требовалось: глаза молили о помощи так отчаянно, что их крик почти оглушал.
Я присел на корточки рядом с юношей и осторожно заменил его ладонь, накрывавшую больное ухо, своей. Так, что у нас тут? Обычное воспаление, это мы на два счета поправим. Конечно, целиком изъять недуг не смогу, но болеть будет гораздо меньше. А может быть, и вовсе перестанет.
Человек похож на куклу, сплетенную из соломы: каждая частичка живой плоти пронизана ниточками, полыми травинками, по которым течет Сила. На ощупь они шершавые, как грубо спряденная шерсть, но такие же теплые и уютные, пока не начинается беспорядок, и кончики соломинок не выбиваются наружу, раскаленными остриями вспарывая тело. Я могу вернуть их обратно, хотя бы ненадолго пригладить, успокоить, заправить в пучки…
Хорошо было бы уметь добираться до истоков, но мои руки не настолько чувствительны. Все-таки, отцу надо было брать в жены другую женщину, глядишь, родился бы ребенок с полноценным Даром, а не с тем огрызком, что имеется у меня. Я бы понял. Постарался бы понять. Но отец почему-то не захотел обзаводиться нормальным наследником. Слишком любил супругу? А может быть, не хотел искать другого добра, когда под боком одно уже имеется? Ответа на этот вопрос я никогда не узнаю. Но сам приложу все силы, чтобы имя Нивьери не затерялось в людской памяти. И мой наследник станет сильным магом! Осталось найти только две вещи: женщину и деньги.
— Потерпите еще чуть-чуть, пожалуйста!
Он еле заметно кивнул, боясь разрушить волшебство прикосновения. Представляю, что именно чувствует юноша: тепло осеннего солнца, согревающее, но не способное обжечь, мягкое, чуть влажное, постепенно растекающееся по коже и под ней, растворяющее в себе боль без остатка… Да, примерно так Келли описала свои впечатления, когда я разминал уставшие мышцы моей любимой. Любимой… Все, хватит вспоминать. Ей будет лучше без меня, верно? Кто бы сомневался! И мне будет лучше. Без ее жалости.