Но теперь привычное пробуждение перестало действовать на него так возбуждающе, как раньше, хотя он отчаянно пытался сохранить легкость, которая, по сути, и давала жизни неповторимый вкус. С какого-то времени невидимые рецепторы вкуса беспричинного счастья стали изменять ему самым беззастенчивым образом: не желали срабатывать автоматически, как десны на укол новокаина.
Хотя внешне он, Денис Решетников, был все таким же: беспроблемным, обаятельным, всегда ироничным, с насмешливым «не дождетесь» на все случаи жизни.
А между тем что-то тревожное щелкнуло внутри, будто таймер в неживой технике, и то, что заводило раньше с полузвука, обрело синтетический вкус и ужасно раздражало своей неясностью. Может, он просто устал?
Денис лежал и думал: как так вышло, что его прижало к земле, будто пожухлый лист? Ведь нет ни единого повода для усталости и желания взять тайм-аут. Тем более что он, как никто другой, всегда следовал принципу, что жизнь – это движение, а движение – это жизнь.
Ну просто не мог он сидеть и скучать, а тем более разлеживаться, как сейчас, без видимой причины. Ему было любопытно жить. И вдруг – его как подменили: «Слезай! Приехали! Станция – конечная!»
«В машине-то все просто, – лениво шутил про себя Денис, – двигатель при случае и сменить можно, было бы желание. А что с собой-то делать, когда все стало предсказуемым до трясучки, все ясно на три шага вперед? Зачем вставать, когда все идет по кругу?»
«По хорошему, между прочим, кругу, золотому», – нашептывал ему кто-то ужасно добрый.
«Но по кругу не продвигаются – по нему бегут, быстро перебирая лапками…» – уныло пронеслось в голове Дениса.
Чтобы пресечь этот неприятный поток сознания, он вскочил и пошел в душ: смывать с себя этот липкий бред, не отпускающий его в последние две недели и похожий на навязчивый кошмар, растянутый во времени.
Ну какие поводы для беспокойства могут быть у того, кто входит в сотню самых преуспевающих столичных мужчин до сорока? В число тех, кого не оставляют без внимания ни устроители помпезных вечеринок, ни составители престижных рейтингов?
Эти вечеринки, кстати, тоже были частью ритуала. Той самой, которая, надо сказать, ему раньше нравилась. Что ж плохого быть принадлежностью блестящего круга состоявшихся и состоятельных людей? Какая разница, как именно они попали в этот круг! Значит, что-то сделали для того, чтобы получить входной билет. Ему все равно, зачем и для чего они собираются вместе. Ему доставлял удовольствие сам факт того, что его посещение не разовое. Он здесь надолго.
Денис не лгал себе: ему действительно льстили пристальные взгляды женщин. Равно как и тот факт, что мужчины, едва встретившись с ним в толпе глазами, уважительно улыбались и подходили первыми. «Одни завидуют, другие что-то от меня хотят», – посмеивался Денис своей просвещенности в законах светской жизни. Впрочем, эти привычные взгляды, такие понятные, его успокаивали. Вот только в последнее время даже среди своих он чувствовал себя почти чужим на празднике жизни.
На одной из таких светских вечеринок он, всегда ироничный, неожиданно выдал своей по-вечернему полуодетой спутнице вместо комплимента непонятную ей фразу: «Меня окружают милые, добрые люди, медленно сжимая кольцо».
Он не стал пояснять: не контролируй он этих милых людей и не соблюдай нужную дистанцию с каждым из них – затопчут. Очевидные вещи. Как и тот факт, что люди помнят о тебе до тех пор, пока им от тебя что-то нужно.
Так обычно говорила его мать, постоянно занимающаяся тем, что устраивала личную жизнь: «С каждым надо говорить на его языке, мой милый, иначе тебя не услышат».
Его слышали правильно. За двенадцать лет круговерти в бизнесе он постарался, чтобы его слышали как следует.
…Душ помог проснуться, но ощущение, будто поднять подняли, а разбудить забыли, осталось. «Где ж у меня кнопка?» – привычно шутил Денис над собой. Назвать его изношенным и жалким не смогли бы даже самые внимательные завистники. Он умел сдерживать эмоции. Даже больше: виртуозно жонглировать ими. Этому его научила жизнь, ну и, главным образом, стажировка в Лондоне, где читать по лицам окружающих было ох как непросто.
Впрочем, Денис довольно снисходительно относился к людским недостаткам. Оттого, наверное, что убедил себя в человеческой слабости как в первородной сути. Неудивительно, что он не сомневался в действенности формулы: либо – ты, либо – тебя.