Дать санкцию на арест — значит, лишить человека свободы, закрыть для него будущее, заклеймить его имя, нанести тяжелую моральную травму. А вдруг он не виновен? Ведь прокурор должен быть не столько обвинителем, сколько искателем истины, исследователем сложных житейских взаимоотношений, тонким знатоком человеческих душ. Сколько раз он видел, казалось, бесспорные доказательства вины, и рука уже тянулась за ручкой, чтобы подписать краткое «согласен», но тут же останавливалась: нет, надо еще раз проверить, надо еще раз самому лично убедиться в достоверности фактов.
В течение всего этого разговора Божко медленно и тяжело ходил по кабинету. Лицо его хмурилось, на лбу собирались глубокие морщины, он всё требовал новых бесспорных доказательств виновности Болдырева, ставил неожиданные вопросы и, казалось, что Божко не прокурор, а защитник.
Так и не дал он санкции на арест столяра, а на следующий день на рассвете сам выехал на машине в далекое село Белолучье. И здесь Божко нашел то, чего вначале не смогли увидеть и понять работники милиции.
Кто такой Болдырев, как живет, как работает, как относится к людям и люди к нему? — вот те вопросы, которые прежде всего интересовали прокурора, и он получил на них полный ответ.
Антон Болдырев — колхозный столяр, инвалид Отечественной войны. В самый последний день боев уже в Берлине он был тяжело ранен и потерял ногу, но, вернувшись в родное Белолучье, еще больным горячо взялся за восстановление села. Его руками была выстроена не одна добротная хата, помещения на фермах и многое другое…
Ночевать Божко пришлось в избе двух престарелых колхозников. Усадив прокурора вечером за стол и угощая его ужином, старики рассказывали о себе. Они потеряли в годы войны сына, сами теперь часто болеют, и хата их тоже стала разваливаться. Вот является как-то к старикам Антон Болдырев со своим инструментом и говорит:
— Давайте будем ремонтироваться…
Старики были удивлены и обрадованы, а колхозный столяр с тех пор каждый вечер в течение целого месяца приходил к ним, и теперь хата может еще на одну жизнь послужить ее хозяевам.
— Вы думаете, хоть грош ломаный взял? Ничего! Еще обиделся, когда мы уговаривали его. Так было не только с нами. У Антона Сидоровича душа святая, дай бог каждому, — говорил старик.
Антон Болдырев как подозреваемый после этого вечера больше не интересовал прокурора. Божко сейчас же стал искать пути, которые привели бы его к тому, кто действительно взломал замок в магазине и обворовал его. Через три дня преступник был обнаружен: его задержали с мешком за плечами на одной из ближних железнодорожных станций при попытке уехать на рынок в областной центр. Фамилия его Спесивцев. Он не имел ни постоянного места жительства, ни постоянного занятия, а просто бродяжничал: иногда, правда, на месяц-два, а то и на год где-нибудь устроится и начнет работать, работает честно, потом вдруг срывается и живет тем, что сумеет «добыть». Крупных краж никогда не совершал, а мелкие за преступления не считал. И что любопытнее всего — человек этот ни разу не задерживался и не попадал под суд за свои грехи. Оказавшись случайно в Белолучье и проходя мимо хаты Болдырева, — а двор у Болдырева, как уже упоминалось, был открытым, — Спесивцев увидел столярный верстак с различным инструментом, среди которого лежало и злополучное долото. Как его использовать, преступник еще не знал, но захватить захватил. А когда увидел сельпо, решение вдруг сразу созрело. Спесивцев дождался темноты и, когда сторож забежал по соседству в сельсовет за спичками, долото сделало свое дело и в спешке было брошено чуть ли не у самых дверей магазина.
Спесивцев еще не был задержан, когда прокурор Божко вернулся из Белолучья и сразу же распорядился отпустить задержанного колхозного столяра. Антона Болдырева.
А вот сейчас работники милиции требуют санкции на арест начальника автобазы Крюка. «Может быть, и здесь они в «обвинительном зуде» допускают ошибку, просчет», — думал Божко. Он глянул капитану в глаза:
— Вы хорошо проверили и полностью удостоверились в том, что именно по распоряжению Крюка было вывезено и продано девятнадцать машин государственного угля?
— Всё совершенно точно, товарищ советник юстиции, но здесь есть еще одно обстоятельство, — отвечал капитан Снежков. — Как установили работники милиции, уголь добывал и продавал заместитель Крюка — Решетило. Крюк знал об этом и дал разрешение вывозить ворованный уголь на машинах автобазы. Так было продано девятнадцать машин угля — по 500 рублей за машину. Деньги делились между Крюком и Решетило, кое-что перепадало и шоферам.