Обратите внимание: у часов циферблата, находящихся слева от вертикальной оси "VI–XII" (первая половина дня, если Вы просыпаетесь в шесть часов утра) в соответствующих часам катренах цифры позиции занимают, естественно, позицию слева от зависимых цифр.
Демонстрирую (значком "…"[3] отмечены зависимые цифры): "VII" ("VII.55"), "VIII" ("VIII.54"), "IX" ("IX.41"), "X" ("Х.53").
У шести часов "VI", находящихся непосредственно на оси "VI–XII", катрены поделились на "левых" и "правых" (значком "…" отмечены зависимые цифры): "VI" ("VI.70", "VI.27", "VI.58", "VI.78").
Соответственно, у часов циферблата, находящихся справа от вертикальной оси "VI–XI" (вторая — послеполуденная половина дня) в соответствующих часам катренах цифры позиции занимают, естественно, позицию справа от зависимых цифр.
Также демонстрирую (значком "…" по-прежнему отмечены зависимые цифры): "IV" ("IV.34", "IV.77"), "II" ("11.79", напоминаю девятка — перевертыш шестерки, поэтому и обсуждаемый порядок нарушен).
Мы пока еще не можем говорить о каком-нибудь результате наших исследований — ни о положительном, ни об отрицательном.
Но, впервые поставив вопрос о принципиальной возможности подхода к изучению катренов, как к исследованию знаков неизвестной природы, а не только текстов, мы отказались от способов традиционного для специалистов мышления и теперь имеем дело с необычным устройством — часами — объектом, который потенциально может дать на несколько порядков больше информации, чем любой текст.
Как Вы думаете, зачем нужны образованные из катренов часы?
На титульном листе издания первых трех центурий (первых трехсот катренов) Нострадамуса 1555 года изображены такие "часы".
Для чего они предназначены?
Может быть, и для измерения времени — исторического времени.
Нострадамус — человек XVI века.
И у нас еще могут возникнуть трудности из-за несовпадения его представлений о времени с нашим.
Вот, что можно прочитать о восприятии времени в разные эпохи [12]:
«Ощущение времени, часы как средство измерения времени — создание высокоразвитых культур.
Античный человек умел без них обходиться, хотя в двух более древних мирах вавилонской и египетской души с их точной астрономией и летосчислением, с их глубокой внимательностью к прошедшему и будущему и соотношению их с настоящим моментом часы были в постоянном употреблении (солнечные и водяные).
Но античное существование, эвклидовское, стоящее вне всяких связей, подобное точке, было все заключено в текущем моменте. Ничто не должно было напоминать о прошедшем и будущем.
Там не было летосчисления, так как счет по олимпиадам был только литературным паллиативным приемом.
В античных городах ничто не напоминало о длительности, о прошлом, о предстоящем.
В античной душе отсутствовали орган истории, память в установленном нами смысле, постоянно рисующая внутреннему взгляду организм личного прошлого, генезис внутренней жизни. "Время" не существовало.
Тот факт, что Цезарь преобразовал календарь, следует отметить чуть ли не как акт эмансипации от античного мирочувствования; но Цезарь думал об отказе от Рима, о превращении города-государства в династическое, следовательно, находящееся под символом длительности государство с центром в Александрии, откуда происходил его календарь.
Тогда еще каждый час и каждый день переживали, как таковой. Силой и кровью напоенные праздники, дворцовые оргии и цирковые игры при Нероне и Калигуле — вот последнее роскошное выражение этого отожествляющего тело и настоящую минуту мироощущения.
Индийцы, у которых Нирвана выражалась также полным отсутствием счисления времени, тоже не имели часов и, следовательно, никакой истории, никаких жизненных воспоминаний, никакой заботы.
То, что мы называем индийской историей, осуществилось без осознания самого себя.
Тысячелетия индийской культуры, отделяющее "Веды" от Будды, производит на нас впечатление движений спящего. Здесь действительно жизнь была сновидением.
Ничто так не далеко от этого индусского склада, как тысячелетие западной культуры. Никогда еще люди, даже в древнем Китае, не были такими бодрствующими и сознательными, никогда еще так глубоко не чувствовали время и не переживали с полным сознанием его направления и чреватого судьбами движения.