Случалось, правда очень редко, что она легонько похлопывала какого-нибудь мальчика разок-другой, неласково, словно сама того не желая. Расмус не любил Ястребиху и все же каждый вечер надеялся, что она похлопает именно его. Он сам не знал почему, просто очень хотел, чтобы она похлопала именно его.
«Если она похлопает меня сегодня, — подумал он, — значит, завтра у меня будет тоже волшебный день. Значит, те, что приедут, выберут меня, хотя у меня и прямые волосы».
Вот фрёкен Хёк подошла к его постели. Расмус замер. Сейчас… вот-вот… она дотронется до него.
— Расмус, не щипли одеяло! — сказала фрёкен Хёк и пошла дальше.
Минуту спустя она закрыла за собой дверь, спокойная, решительная и неумолимая. В спальне было тихо. Тишину нарушил лишь глубокий вздох Расмуса.
Глава вторая
Ох и много же мыла ушло в умывальной мальчиков на следующее утро! Если верить фрёкен Хёк, приемным родителям больше всего на свете нравятся чисто вымытые уши и руки, а в этот день надо было постараться изо всех сил.
Расмус положил в шайку большой комок мягкого мыла и принялся усердно тереть себя, чего не делал с самого Рождества. Пусть он мальчик с прямыми волосами, но, если все зависит от чистых ушей, он намоет их так, что они будут самыми чистыми во всей Вестерхаге. И таких красных, начищенных рук, как у него, тоже ни у кого не будет. Хотя девчонки и в этом их обгоняют, они просто до противного чистюли. Будто грязь не пристает к ним так, как к мальчишкам. К тому же они все время моют посуду, чистят, скребут да пекут, а от этого сам по себе будешь чистым.
Посреди комнаты стоял Петер Верзила, он еще не притронулся ни к мылу, ни к щетке. Нынче осенью ему исполнится тринадцать и поневоле придется покинуть Вестерхагу. Он знал, что, хочешь не хочешь, будет малолетним работником у кого-нибудь из крестьян и что даже чисто вымытые уши в этом деле не помогут.
— Плевать я хотел на это мытье! — громко сказал он. На мгновение мальчишки замерли у шаек со щетками в руках. Ведь Петер Верзила был у них заводилой, а раз он не желал мыться, что же делать остальным?
— Я тоже плевать хотел на это мытье! — воскликнул Гуннар и положил щетку.
Он тоже знал, что ни вода, ни мыло не сотворят с ним чуда.
— Ты что, спятил? — спросил Расмус, вытирая мокрые волосы, падающие ему на глаза. — Ведь ты знаешь, кто сегодня приедет!
— А ты, верно, думаешь, приедет сам король Оскар! — ответил Гуннар. — Плевать мне на того, кто приедет. Будь это король собственной персоной или старьевщик из Чисы, я мыться не собираюсь.
Тетушка Ольга, повариха, женщина более разговорчивая, чем фрёкен Хёк, рассказала, что приедет торговец, не тот, что торгует старьем, а человек богатый и почтенный. Приедет он со своей женой. Детей у них нет, некому в свое время оставить наследство. Мол, поэтому они и решили приехать в Вестерхагу и взять ребенка на воспитание.
«Надо же, — думал Расмус, — кому-то достанется целый магазин, полный леденцов, постного сахара, лакричных конфет, да еще, ясное дело, муки, мыла и селедки!..»
— А я все же помоюсь, — решительно сказал он и принялся тереть локти.
— Да, да. Давай мойся! — крикнул Гуннар. — Я тебе помогу!
Он схватил Расмуса сзади за шею и быстро окунул его голову в таз. Рассерженный Расмус вскочил, отфыркиваясь. А Гуннар стоял и смеялся, все его добродушное курносое лицо сияло от радости.
— Неужто ты разозлился? — подзадорил он Расмуса.
И Расмус тоже засмеялся. Он никогда не мог долго сердиться на Гуннара. Но помыться ему все-таки сейчас придется. Расмус схватил таз и с угрозой зашагал к Гуннару, который стоял у двери в умывальную и ждал нападения. Расмус поднял таз. Ну держись, Гуннар, он его окатит. Но как раз в этот момент Гуннар отскочил в сторону, и горячий душ окатил того, кто появился на пороге.
А на пороге стояла фрекен Хёк. В такой момент только одному человеку бывает не смешно, тому, кого окатили. Фрекен Хёк с легкостью удержалась от смеха, а мальчики невольно захихикали. Один из мальчишек не удержался и разразился отчаянным, испуганным и немного визгливым смехом. Это был Расмус. Какое-то безумное мгновение он хохотал, а потом замер, в отчаянии ожидая катастрофы. А катастрофа была неизбежна, это он понимал.
Фрёкен Хёк отличалась большим самообладанием, и это она сейчас доказала. Она лишь встряхнулась, как мокрая собака, и неодобрительно посмотрела на Расмуса.
— Сейчас мне некогда с тобой разбираться, — сказала она. — Поговорим позднее.
Потом она громко захлопала в ладоши и крикнула:
— Собираемся во дворе через полчаса. За это время вы должны успеть застелить постели, убраться в спальне и позавтракать.