Теперь посмотрим некоторые цифры. Если в 1989 году к американскому доллару были привязаны 34 валюты других стран, то в 1994 году — 25, тогда как 19 стран ориентировались на западноевропейские валюты. Только к марке и корзине валют, включающих марку, были до введения евро привязаны валюты Болгарии, Венгрии, Польши, Эстонии, Словакии, Словении, Чехии, Хорватии, а в Боснии осуществляется официальное хождение немецкой марки как основной валюты. Позиции доллара выглядят непоколебимыми в Северной и Южной Америке, в России и других странах СНГ, отчасти — в Юго-Восточной Азии. Конечно, доллар может еще достаточно долго доминировать на сырьевых рынках, в этих условиях монопрофильный экспорт России привязывает рубль к доллару.
Но доля европейских валют в портфелях частных инвесторов постоянно растет: с 13 % в 1981 году до почти 40 % в 1998 году. Евро в роли международного платежного средства сможет в ближайшее время обслуживать более 30 % всей международной торговли, что приведет к его ускоренному проникновению на международный рынок капиталов. Изменится структура валютных резервов. Начало такого процесса приведет к падению курса доллара, если США не будут разрабатывать программу поддержки доллара. В споре политики развития базиса или сервиса может появиться промежуточный финиш. Современное падение евро позволяет поменять на выгодных условиях резервы с доллара на евро и содействовать европейскому экспорту.
Авторы доклада видят, в отличие от Дж. Сороса, не кризис капитализма в целом. Они, как представляется, усматривают кризис сервисного капитализма, этой организационной формы капитала, капитала услуг, потерю его мобильности и универсальности. Виртуализация сервиса, произошедшая за последние 15 лет, расширила рынок услуг, однако не стала панацеей от кризиса виртуальной экономики.
В то же время оценка остроты кризиса для США, данная авторами доклада, представляется дискуссионным вопросом. Накопленный США интеллектуальный капитал позволяет довести до промышленной фазы стратегические проекты глобального значения, девиртуализовать точки роста своей экономики. В первую очередь — проекты, связанные с выработкой и хранением электроэнергии (управляемый термоядерный синтез, новые более эффективные способы хранения и транспортировки электроэнергии). Неограниченность, рукотворность и мобильность новой энергетики даст возможность перейти на электроэнергию, что приведет к изменению энергетического баланса в мире, направления финансовых потоков, перераспределению зон развития и влияния. Судя по всему, США удается медленно, но верно продвигаться по пути реализации проекта управления термоядерным синтезом.
Кроме того, развитие генной инженерии позволит в перспективе поставить полностью на индустриальную основу сельскохозяйственное производство. США готовятся развернуть проект СОИ для обеспечения безопасности своей территории, проекты глобальной поддержки внедрения современных технологий опреснения воды и охраны окружающей среды (например, проблемы потепления и охраны озонового слоя)6. Эти грандиозные проекты потребуют большого привлечения капитала, а их рентабельность и стабильность могут привлечь те средства, которые будут выходить из сервисной экономики. Поэтому кризисная ситуация на кредитном и финансовом рынке может быть сдемпфирована рядом глобальных производственных инициатив. Таким образом, возвращение в ядро экономики будет вероятным шагом мирового бизнеса. Выбор в пользу "ретро"-экономической политики, сделанный Европой, окажется наиболее правильным шагом для построения ближайшего будущего.
6. СБОЙ В СИСТЕМНОМ ПОДХОДЕ ИЛИ СИСТЕМА БЕССИСТЕМНОСТИ?
Конечно, сегодня подавляющее большинство усилий США направлено на формирование системности их власти. Такая постановка вопроса становится сегодня наиболее актуальной в связи с грядущими трудностями в экономики США. Накопленная военно-политическая мощь при системном понимании власти должна через пластичность политической линии встраиваться в международные отношения. Управление нестабильностью и кризисный менеджмент в международной политике становятся дополнительными рычагами включения военно-политической составляющей в глобальную политику. С этой точки зрения снижение международной конфликтности объективно не находится в поле интересов США. Однако мотивацию начала и осуществления агрессии в отношении Югославии было бы не верно детерминировать текущими экономическими проблемами, к чему склоняются М.Хазин и О.Григорьев. В принятии решения о ведении этой военной операции была очень значительна собственно военно-политическая составляющая. Для США вопрос стоял именно о глобальной политической ответственности, которая для европейцев является уже традиционным "зонтиком" от падающих на их голову неприятностей с Востока. Россия, превратившись из тоталитарного коммунистического в криминальное государство, не стала безопасным соседом. Западом учитывается, что "трофейная" экономика и военная мощь, оставшиеся от социалистического прошлого, еще не утилизированы, а политическая стабильность на одной шестой части Земли пока относительна. Характер угроз изменился, однако уровень стратегической безопасности не повысился. Большее место стала занимать проблема обеспечения гражданской, экологической, финансово-экономической безопасности, торможения катастрофичного развития страны и начавшегося процесса распада инфраструктуры. Угроза войны в биполярном мире так и не была реализована в Европе, существующие же сейчас угрозы имеют больший "проникающий" ущерб. Поэтому совершенно логично выглядит "сдержанная" политика Евросоюза по отношению к России, во многом направленная на обеспечение безопасности своих государств-членов.