А Вишневский был уже при смерти. После войны он постоянно лежал то в больницах, то в санаториях. После поездки на Балтику, куда он отправился вместе с режиссером Чиаурели, чтобы показать ему место боев для съемок будущего фильма по своей пьесе, у него случился инсульт, и он лишился речи. Сначала он вернулся к жизни, а спустя несколько месяцев инсульт повторился, и зимой 1950 года он перестал говорить и писать.
Он прожил еще несколько месяцев, и не диагностированная врачами пневмония привела его к скорому концу. Несмотря на хороший медицинский уход в лучшей Кремлевской больнице, спасти его не удалось. Вишневский умер в феврале 1951 года Его жена спустя год отнесла его смерть к проискам врачей-вредителей.
3 января 1951 года Гроссман, Твардовский и Тарасенков едут к Фадееву в Переделкино. Фадеев всех успокаивает и говорит, что роман получил высокую оценку в ЦК и надо сделать только всего несколько доделок. Но 20 апреля Фадеев попадает в больницу, а затем в санаторий Барвиха, и публикация романа снова останавливается.
11 июля 1951 г. истерзанный Гроссман пишет Фадееву:
<…> Видно, не справился я со все нарастающим, мучительным, двухлетним напряжением ожидания, которым увенчалось мое семилетнее рабочее напряжение — здоровье мое в последнее время совсем раскисло <…>. Но после семи лет работы, двух лет редактирования, переделок, дописывания и ожидания, мне кажется, я вправе обратиться к товарищам, рассматривающим вопрос о судьбе «Сталинграда», сказать:
«Нет больше моих сил, прошу любого ответ, лишь бы он был окончателен»[256].
За месяц до этого, 16 июля, Тарасенков писал Твардовскому с Николиной горы, что его навестил Гроссман.
Извелся он до безумия. Но Фадеев обещал ему, что доведет дело до конца, даже находясь в своем годичном отпуску.
Он также рассказывает, что Фадеев звонил ему по поводу помощи с путевками в санаторий.
Очень хвалил книгу Гурвича, — продолжает, — и рекомендовал ее печатать в «Новом мире» (кажется, ты тоже в курсе этого разговора Фадеева). Я тоже положительно отношусь к работе Гурвича, но боюсь засилья бывших космополитов у нас в «Новом мире». Надо бы очередную статью Moтылевой при помощи Фадеева переправить тихо-тихо в «Знамя» или «Октябрь». Я об этом Фадееву намекнул[257].
Как видим, Фадеев не оставил попыток спустя два года помочь своему старому другу Гурвичу, который, обруганный космополитом и изгнанный из всех редакций, жил очень тяжело. В начале кампании жена Гурвича после попыток Фадеева привезти товарищу денег обещала лично спустить его с лестницы. Но Фадеев все-таки пытается. А неоднократно битый Тарасенков, как в воду глядел, он напечатает Гурвича, за что и ответит, как это бывало не раз.
В ноябре 1951 года редколлегия «Нового мира» выпускает по своему поводу самобичующее постановление.
«Обсудив редакционную статью газеты "Правда" от 28 октября 1951 года "Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике", редколлегия журнала "Новый мир" полностью признает справедливость той критики, которой "Правда" подвергла статью А. Гурвича "Сила положительного примера". Опубликование статьи А. Гурвича в "Новом мире" редколлегия считает своей серьезной идейной ошибкой, свидетельствующей о том, что в журнале еще не изжито либеральное отношение к попыткам протащить в литературную критику идейно чуждые, порочные взгляды. Работники журнала "Новый мир" не сумели разглядеть антипатриотический смысл статьи А. Гурвича, его порочную оценку истории русской классической и советской литературы и проповедь чуждых марксизму-ленинизму эстетических воззрений.
Опубликование статьи А. Гурвича на страницах журнала "Новый мир" оказалось возможным вследствие притупления бдительности редколлегии. Статья А. Гурвича появилась на страницах журнала без предварительного широкого обсуждения ее с активом писателей и критиков, что свидетельствует о недооценке редакцией общественных форм работы над рукописью. Исходя из вышесказанного, редколлегия считает необходимым: опубликовать в ближайших номерах журнала ряд статей, которые дали бы читателю правильную партийную ориентировку в основных вопросах литературной критики и социалистической эстетики, подчеркивая величие русского классического наследства и неразрывную преемственность советской литературы по отношению к классике.
Редколлегия считает необходимым шире привлекать актив авторов для коллективного обсуждения отдельных новых произведений до их опубликования в журнале.