Редколлегия считает совершенно ненормальным такое положение, когда ряд ее членов (М.С. Бубеннов, К.А. Федин и М.А. Шолохов) фактически самоустранился от участия в работе журнала, тем самым сведя на нет значение редколлегии как органа коллективного руководства журналом.
Редколлегия журнала "Новый мир" просит секретариат ССП принять меры к устранению этого ненормального положения»[258].
Редколлегия «Нового мира» просит Фадеева и его товарищей, чтобы они помогли исправить ошибки.
Жизнь в «Новом мире»
И снова в согласованиях по роману Гроссмана проходит год. Опять встречи, звонки и редактура, редактура. Казалось, из романа уже выжали все, что только можно. Наконец, 23 мая 1952 года роман снова сдан в набор — в четвертый раз.
2 июля в седьмом номере «Нового мира» вышла первая часть романа! Это все казалось почти невероятным. Но он вышел! Появилось несколько благожелательных, восхищенных рецензий.
Виктор Некрасов отозвался на роман письмом:
Вы написали хорошую, умную, честную (а как этого теперь не хватает!) талантливую книгу. Неужели после вашей книги не поймут, что нельзя так писать, как мы теперь пишем? Неужели этого не поймут?
Ю. Герман:
…Ваша книга произвела на меня огромное и неизгладимое впечатление. Это — первая книга о войне, первая настоящая, да и не только о войне, а о многом другом — самом главном на земле[259].
Но, видимо, не случайно Бубеннов не подписал верстки романа и сообщил Тарасенкову, что собирается уйти из журнала. На самом деле он ждет своего часа.
25 июня 1952 года Василий Гроссман радостно пишет Фадееву:
Дорогой Александр Александрович, спасибо Вам за поздравления. Я думаю, что ни написать сейчас, ни рассказать при встрече не смогу Вам, что я пережил в эти дни. Вы знаете — увидев июльскую книжку журнала, я после стольких лет печатания и перепечатывания был душевно потрясен сильней и глубже, чем в тот миг, когда я увидел первый свой рассказ в «Лит<ературной> газете»[260].
12 августа 1952 года расстреливают членов Антифашистского комитета. Среди них Перец Маркиш, Лев Квитко, Вениамин Зускин и многие другие. Об этом нигде не сообщается. Но это неведомое событие исподволь формирует будущие трагедии.
На волне удачи Тарасенков пытается напечатать в своем критическом отделе что-нибудь особенно смелое. Молодой критик Владимир Огнев вспоминал, как они решили посягнуть на святое — сложившиеся правила советской критики, которая начисто была лишена самостоятельности.
«Еще до наделавшей шума статьи "Ясности!" о Маяковском, которую Ан. Тарасенков просунул только в отсутствие А. Твардовского (он был в отпуске) и за публикацию которой долго журил Тарасенкова Александр Трифоныч, в 1952 году тот же Тарасенков пытался поставить в номер еще одну мою статью "У нас нет критики" (в планах статья именовалась "Если говорить начистоту…"). В архиве сохранилась рукопись, вся испещренная пометками члена редколлегии М. Бубеннова: "Здесь все против указаний партии!", "От имени кого говорит автор? Клевета!", "Это троцкистские штучки!", "Могут ли эти "факты" иллюстрировать Ваши "Положения", носящие антипартийный характер?", "Какая возмутительная манера письма!", "Автор всерьез говорит такие антисоветские вещи?", "Врет автор!", "Клевета! Антисоветская клевета!", "Подло!" и т. д. Ну, прямо пометки Сталина на полях работы Каутского!
Вот некоторые цитаты, вызвавшие такой гнев Бубеннова.
«У нас критика все — и табель о рангах, и форум красноречия, и кормушка. Только не страстное слово правды, только не спор об истине, только не волнение мысли».
«Критика существует как-то до стыдного незаконно. К ней отношение, как к галстуку в жаркую погоду. С ним хлопотно, он мешает, но без него будто и неприлично».
«…Плохо умеем спорить. А без этого нет критики. В творческой практике нашей укрепилось странное ведомственное подведение итогов: "заключительная статья редакции", "итоговая статья дискуссии", после которых инакомыслящие вынуждены прикусить языки. Но разве в искусстве спор об истине решается большинством голосов?» (реплика на полях: "А разве нет?").
«Многие ошибки критики имеют корни в литературе, состояние которой можно сравнить с состоянием атмосферы. Только очень наивные люди стали бы пенять на барометр, который лишь честно (если он исправен) регистрирует показания погоды. Критика — лишь барометр». <…>
258
Постановление цит. по кн.: