Да, тут нет места романтике и пылким признаниям в любви, приправленным охами и ахами, но от этого их отношения не теряют искренности - правда тоже бывает разной.
Когда каждое движение находит отклик, каждый взгляд встречен и отзеркален, когда слова лишние, а мысленная связь ежеминутно крепнет, тогда мозаика собирается в единую яркую картину. Они не две половины одного целого - они два целых, притянувшихся друг к другу.
Связь может быть основана на чём угодно, в том числе и на невероятной тяге, с которой невозможно бороться. Да и нужно ли бороться, если хочется сдаться и рухнуть в манящую пучину? Выбор за каждым. Никто не может решать за нас, как поступить: броситься с обрыва или всё оставшееся время бродить по краю, тоскливо вглядываясь в невидимую даль.
Мы ищем оправдания своей трусости, прячась за предрассудками, моралью и общепринятыми нормами. Испугавшись самих себя, мы забираемся в скорлупу и, боясь, что она треснет, не решаемся дышать полной грудью.
Мы смешны в страхе перед другими, которые ещё трусливее нас.
Глава 37
Дмитрия накрывало двоякое чувство: с одной стороны, ему хотелось врезать Щербатому, от души, с оттяжкой, с другой - прижать к стене и облапать с ног до головы, дорвавшись до тела, которое он успел порядком изучить и по которому откровенно скучал, но оба желания пришлось затолкать подальше и приветливо улыбаться собравшимся за праздничным столом.
Сизов никогда не был склонен к излишнему драматизму, поэтому его не терзали какие-то обиды, свойственные больше юным особам, ранимым душой. Его непонимание поведения Толика требовало выхода и разрешения. Он был из той породы людей, которые должны чётко понимать происходящее, даже если оно им не нравится. Уяснить раз и навсегда, избавившись от бессмысленных заблуждений.
Поставить точку и забыть. Первичная злость и досада ушли.
Несомненно, ему нравился Финогенов. Пожалуй, эта симпатия была сродни наваждению: бывает, среди множества лиц одно видится особенно чётко и въедается в память до последней чёрточки.
Дмитрий никогда не влюблялся так, как об этом пишут и показывают в кино. Он любил людей в то мгновение, когда был с ними, а потом без сожалений прощался. Добившись чего-то, мы часто теряем интерес. Возможно, именно постоянная гонка за Щербатым и нахождение на грани не давали ему остыть. Рядом с ним было комфортно, без него - механически, но не так, чтобы хотелось сдохнуть.
Пережить можно всё, кроме самой смерти.
- Спасибо, - Сизов улыбнулся Ирине, прошептав благодарность едва слышно. Если бы не она, вряд ли он сорвался бы с места и помчался к бывшему любовнику.
Киса незаметно кивнула в ответ и переключила внимание на Павла, недоумевающего, какого чёрта здесь забыл его начальник.
Баба Глаша и Антонина Ивановна были искренне рады гостю и старались всячески показать своё тёплое отношение, выражающееся почему-то в количестве еды, впихнутой в него.
Один Толик оставался безучастным, сохраняя невозмутимость и внешнюю суровость. Когда били куранты, он думал о том, что встретил Новый год в семье, как было практически всегда, но её состав заметно поменялся.
- Покурим? - Дмитрий в упор смотрел на него.
- Пойдём.
На улице были слышны пьяные крики и песни - народ отмечал в лучших традициях.
- Хорошо здесь, - Сизов застегнул куртку, поёжившись.
- Давай без предисловий?
- Толь, мне Лёня всё рассказал.
- Я знаю.
- Зачем ты соврал? Я просто понять хочу. Я ведь по-человечески понять хочу.
- Ты слишком настойчив, - усмехнулся Финогенов, закуривая. - Ты не умеешь отступаться.
- Умею. Просто там, где ты якобы поставил точку, я вижу многоточие. Я не фанат игры в одни ворота и за пустым гоняться не стану, но если есть хотя бы маленькое сомнение, я должен его развеять.
- Скажи, ты когда-нибудь желал чего-то очень сильно? Настолько сильно, что всё остальное становилось второстепенным?
- Стать человеком.
- Стал?
- Надеюсь, - выхватив у Щербатого сигарету, Дмитрий глубоко затянулся. Выдохнув дым, он скосил глаза на бывшего любовника и спросил: - Ты счастлив?
- Я расстался с Натальей, если ты об этом. Вдаваться в подробности не хочу.
- Толь, я знаю, что ты очень хочешь иметь ребёнка, но, к сожалению, мне не дано понять твоего желания. Я давно принял тот факт, что к женщинам физического влечения не испытываю и семьи, в её общепринятом смысле, у меня не будет, но я живой человек, и я тоже хочу чего-то человеческого.
Мне казалось, что с тобой я получал то, что нужно.
- Как можно так воспринимать секс? Скажи мне, как? - Толик старался говорить тише.
- Для меня изначально это было нормой, поэтому я воспринимаю отношения между мужчинами под разными углами: люди, между которыми возможен как просто секс, так и что-то большее, даже любовь.
- Оставлю сарказм по этому поводу Костенко.
- У тебя был плохой учитель, Толь. Я обожаю Лёньку, но вряд ли блядь, пусть и первоклассная, может научить чему-то, кроме виртуозного минета.
- Что ты знаешь о нём? - Финогенов прислонился спиной к двери. - Он сильный.
- Возможно. Но он никогда не покажет тебе того, чего не понимает и что отрицает.
- А ты покажешь?
- Если ты не заметил, я чертовски долго пытался сделать это, - Сизов затушил окурок о край жестяной банки. - И я бы продолжил, если бы был уверен, что получу хоть какую-то отдачу, а не повторение истории с твоей Натальей. Гордость, знаешь ли, не позволяет дать кому-то бессрочный абонемент на использование меня в качестве коврика для вытирания ног.
- Ты же нормальный мужик, ты себе можешь любого отхватить, раз с бабами никак.
- А я не хочу любого! Ты вообще ни черта не понимаешь, да?
- Назови меня неотёсанным мужланом и заплачь, - Щербатый хохотнул и тут же согнулся от резкого удара под дых. С шумом выдохнув, он выпрямился и констатировал: - Неплохо.
- И всё? - Дмитрий, приготовившийся к хорошей драке, опешил.
- Заслужил, - Толик кивнул. Удар был ощутимым, но недостаточно сильным для его тела, привыкшего и не к такому.
Он смотрел на Сизова, вглядываясь в размытые в тусклом свете фонаря черты лица, и никак не мог понять, чего этому человеку не хватает в жизни: привлекательный, хоть и не красавец, отличный любовник, образованный, состоятельный - многие были бы рады оказаться рядом с ним.
Финогенов на красавца даже с натяжкой не тянул, толкового образования не имел, олигархом не был, любил простоту без излишеств - чем он так притягивал своего начальника? Ответа на этот вопрос Щербатый не знал. Ему удобнее и привычнее было думать, что всё дело в сексе. Так проще.
Так учил Лёня.
- Извини, - Дмитрий положил ладонь на чужое плечо. - Наверное, я зря приехал.
- Знаешь, я бы не отказался от помощника. Тут дел невпроворот, а Крюков, боюсь, не знает, с какой стороны к колуну подойти и как его поднять, не уронив себе на ноги, - Толик ощутил неловкость, говоря это, и отвёл взгляд в сторону.
- Ты сейчас предложил мне остаться?
- Нет, пирожки отработать.
- А где я буду спать?
- С нашим любимым солнышком.
- С Пашкой? А вдруг я ночью к нему приставать начну?
- Тогда мне придётся делать новый черенок для лопаты.
- Почему?
- Потому что бабка сломает его об твой хребет. Они с матерью уже всю совместную жизнь этого молодчика и Иришки расписали.
- Суровые в твоей семье женщины, - Сизов рассмеялся, запрокинув голову, и Финогенов не смог сдержать ответной улыбки.
Почему он не обрубил всё на корню? Что-то в этом мужчине не отпускало его, как он ни старался не думать и не вспоминать. Неужели два мужика могут испытывать друг к другу что-то большее, чем физическое влечение? Но ведь Лёня… Нет, даже Лёня увидел в этих отношениях нечто иное.