С этими черепками я забыл на время и рыбаков, и маску с ластами. На том месте, где стоял теперь скотный двор, когда-то находилось древнегреческое поселение. Правда, найти там удалось немного: черепки, зеленую, совершенно разрушенную медную монету, грузило от рыболовной сети — вот и все. В музей, в Евпаторию, я предполагал заехать на обратном пути, чтобы узнать что-нибудь о тарханкутских древностях. Но все произошло иначе.
В один из моих наездов из Оленевки в Черноморск, районный центр Тарханкута, вместе с Володей Коробовым, секретарем райкома комсомола, уже под вечер мы зашли на городской базар — маленькую, вытоптанную, без единой былинки площадь в окружении колхозных ларьков. Площадь примыкала сзади к полуразрушенной церкви с колокольней, одной из немногих достопримечательностей Черноморска, который когда-то так и назывался — Ак-мечеть (Белая Церковь). В прошлом веке, во время русско-турецкой войны, вражеский корабль подошел к берегу и обстрелял маленький поселок. Намеренно или нет, но ядро попало в колокольню. Случай этот не был забыт, когда, после заключения мира, Россия представила Турции длинный список понесенных ею убытков. Инцидент с ак-мечетской церковью был расценен как оскорбление святынь, и вплоть до первой мировой войны турки аккуратно выплачивали за это ежегодную контрибуцию…
В остальном Черноморск ничем не отличался от других южных приморских городков: тихий, маленький, белый, с зелеными двориками, перекрытыми сверху виноградными лозами.
Гордостью черноморцев была небольшая, совершенно круглая бухта, опоясанная ровным песчаным пляжем, да розы. Такого количества роз — в садах, на улицах, в скверах — я не встречал нигде в Крыму. Розы были и в других селах Тарханкута, куда возил меня на своей машине Коробов. Черный, худой, горбоносый, словно поджаренный на южном солнце, агроном по специальности, он любил землю, Тарханкут, и все мечтал, что вот-вот сможет вернуться к любимой работе. На мои удивленные вопросы о розах Коробов отвечал как-то кратко и невразумительно: нравятся людям цветы, вот и разводят…
На черноморском базаре продавали первую тарханкутскую черешню. Длинные черные тени от построек пересекали площадь, и каждый камень, каждый бугорок, незаметный днем, когда солнце стояло высоко, теперь явственно проступал на пыльной и голой земле. Скользя взглядом по знакомой площади, я вдруг увидел, что через нее, наискосок, идут остатки какой-то каменной стены.
— Ты не знаешь, что здесь раньше было? — спросил я Коробова и показал на полосу камней.
Он посмотрел и пожал плечами.
— Наверное, старая ограда церковная… Рынок здесь уже после войны сделали.
— Хм… церковная? — усомнился я. — Что-то непохоже! Церковь прямо от нас стоит, а эта стена наискосок идет…
— Хотите, скажу вам, что это такое? — раздался сзади голос.
Мы обернулись. В очереди за нами стоял такой же худой, как Коробов, дочерна загоревший мужчина. На небольшом скуластом лице с узкими хитрыми глазами обозначилась выжидающая полуулыбка. Одет он был довольно небрежно: сандалеты на босу ногу, помятые парусиновые брюки, явно широкие для него, и белая, тоже мятая, рубашка с закатанными рукавами. В руках он держал авоську с продуктами и — что больше всего привлекло мое внимание — полевую сумку.
«Из какой-то экспедиции, — мелькнула мысль. — Геолог?»
— Вы знаете, что это за стена? — спросил его Володя.
— Знаю. Это не церковная стена. Это остатки хоры…
— Хоры? Сельскохозяйственной округи? — переспросил я удивленно. — Иначе говоря, это стена клера?
— Ну да, стена клера, — поправился он, и в этот момент на его лице проступило удивление. С минуту мы оба растерянно смотрели друг на друга. — Постойте, постойте! — закричал он. — Откуда вы знаете, что хора состояла из клеров?!
Стоявшие в очереди начали недоуменно посматривать на нас. Коробов ничего не понимал и осторожно спросил:
— А что такое клер?
— Клер — это земельный надел, который получал каждый свободный гражданин в античные времена…
— Клер — это земельный участок, усадьба, — произнесли мы почти одновременно с незнакомцем.
— Вы что — историк? — спросил он осторожно.
— Такой же, как вы! — ответил я, показав взглядом на его полевую сумку.
— Ах вот оно что! — Он засмеялся. — А я здесь копаю!
Так, совершенно неожиданно, произошло мое знакомство с Александром Николаевичем Щегловым, археологом и тогда научным сотрудником херсонесского музея. Уже несколько лет Щеглов вел раскопки на Тарханкуте. Остатки каменной стены, которую я случайно заметил на базарной площади, действительно принадлежали ограде древнегреческого клера — земельного участка, который получал каждый свободный гражданин древнегреческого города-полиса. Все вместе клеры образовывали хору — земледельческую округу города.