И чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, отмечу, что, несмотря на все стенания Пуанкаре, поставки французской звонкой монеты через Лондон в США были все же незначительны. И реально начались только в декабре 1916 г. К маю 1917 г. на боевых кораблях 11 партиями доставили около 1,42 млн унций золотой монеты на сумму 5,394 млн ф. ст. Еще 1,24 млн унций поступили в июне 1917 г. Таким образом, общий размер поставки немного превысил 10,127 млн ф. ст.[362]
Стремясь опередить возможность возникновения в Петрограде оппозиции дальнейшим отправкам золота в интересах Великобритании за границу, 10 февраля 1915 г. Барк дал из Парижа через Извольского следующую телеграмму: «В случае посылки золота Английский банк будет кредитовать Государственный банк соответствующей суммой в фунтах стерлингов. Имея в виду сохранение золотого запаса и права эмиссии, я в особенности настаивал на двух пунктах: именно на посылке золота только в виде займа, а не продажи его, причем оно должно быть возвращено через некоторое время Государственному банку, а также на том, чтобы эквивалент мог быть занесен в баланс Государственного банка»[363].
Итак, Барк фактически прямым текстом говорит о том, что Государственный банк будет продолжать эмиссию бумажных денег под несуществующее золотое обеспечение, когда сам металл к тому времени перекочует в хранилища Банка Англии. Более того, внесенный в баланс Государственного банка эквивалент в фунтах стерлингов так и останется в Лондоне. Все же оговорки о том, что высылка золота будет происходить «только в виде займа, а не продажи его», не что иное, как пустые обещания, призванные затушевать суть операции. И тем более условие, что золото «должно быть возвращено через некоторое время Государственному банку», совершенно ничем не подкреплено. Упоминание о возможности подобного развития событий в дальнейшем, внесенное в соглашение от 5 февраля 1915 г., не содержит никакой конкретики, механизм возврата золота не прописан, а сроки предельно расплывчатые, что полностью оставляет указанное благое пожелание на усмотрение британского правительства и Банка Англии. Вместе с тем соглашение навязывает российской стороне грабительское условие, что «погашение этих авансов будет отнесено на счет поступлений от реализации займов».
Ллойд-Джордж не скрывал, что доволен переговорами с Барком. «Когда я, в должности канцлера казначейства, вел личные переговоры с министрами финансов России и Франции, то на деле имел возможность убедиться в полезности таких свиданий, и мы в течение нескольких заседаний сделали больше, чем за несколько месяцев переписки»[364], — заявил он в беседе с вице-адмиралом Русиным, прибывшим в Лондон для переговоров о поставках вооружений.
И надо признать, что не только Барк подпадал под чары опытнейшего британского политика. Он был настолько убедителен, что даже адмирал Русин поначалу ему верил. «…В лице Ллойд Джорджа, — доносил он Николаю II, — мы имеем дело с государственным деятелем, ясно понимающим исключительную роль России в настоящей войне, понимающим, что русская армия, в противоположность английской и французской, кои, благодаря создавшимся условиям, вынуждены вести позиционную войну, занимает тот театр, на котором неприятелю может быть нанесен решительный удар, но который с другой стороны, в случае недостатка снабжения, представляет собою наиболее уязвимое место союзников». Однако, будучи опытным военным аналитиком, Русин все же старается быть более объективным, в отличие от министра финансов. Так, он отмечает, что далее Ллойд-Джордж, выступая на совещании, четко указал: приоритет для Великобритании — собственная армия и ее снабжение. России он резко отказывает в том, в чем она наиболее нуждалась, — в тяжелых орудиях, гаубицах[365].
И сразу же, чтобы закрепить собственный «успех», в феврале 1915 г. Барк дал Эмилю Диллону обширное интервью по итогам конференции в Париже. Он всячески превозносил стабильность российской экономики и финансов после начала войны. «Экономическая ситуация в России, — на голубом глазу заявил Барк, — не просто отличная, а постоянно и быстро улучшается, и моя вера в будущие ее возможности, а это не слепая вера, а тщательно выверенная с большой осторожностью, — безгранична»[366].
На самом деле у правительства не оставалось другого выхода, как прибегнуть к дополнительному выпуску бумажных денег. К тому же государственный долг России за границей, и до начала войны стремительно увеличивавшийся и возросший с 1898 по 1914 г. (без гарантированных ценностей) с 2,4 млрд руб. до 4,6 млрд, теперь перешел с рыси на галоп. Но все это не помешало Барку в итоговом докладе по переговорам в Париже вновь подчеркнуть: «Мною было категорически заявлено, что при открытии нам кредитов не может быть и речи об одновременной высылке нами за границу золота, при чем приведены были веские мотивы, не позволяющие нам такую высылку»[367].
363
364
Отчет о поездке миссии под председательством вице-адмирала Русина в Англию и Францию. Пг., 1915. С. 5.