И как это чаще всего бывает, ни тот, ни другой, ни третий не были теми, какими воспринимали друг друга. Виктор был безусловно способным человеком, просто ленив и тяжел на подъем. Вика была человеком с горячей, нетерпеливой кровью и отнюдь не так умна, как казалось окружающим, в том числе и Виктору с Верочкой. Что касается Верочки, то она обладала особым даром женственности и тонкой организацией чувств, но жизненный опыт ее был слишком мал, чтобы эти качества выявились в полной мере.
Вика возвращалась домой на метро. Именно там она познакомилась с Владом Пряхиным. Влад был с приятелями; одного, маленького, большеголового, похожего на обойный гвоздик, звали Толиком; другого — Никитой — среднего роста, скуластый, он стискивал челюсти в конце каждого слова, точно удерживал вываливающиеся пломбы. Влад был самый высокий, самый крупный, с мягкой, близок рукой улыбкой. Все трое были настолько разными, что, казалось, объединяет их лишь ношение усов, сами же усы были разительно непохожими ни формой, ни мастью.
Они стояли рядом с Викой, причем рука Влада нависала над ее головой. Спорили они о чем-то близком к сфере кино. Влад, жестикулируя, ушиб-таки ее локтем. Машинально погладил ушибленное место и продолжал спор.
Вика вскинулась;
— Ты что, перегрелся? Что себе позволяешь?
Все трое недоуменно повернулись к ней.
— Он ничего себе не позволяет, — ухмыльнулся Толик. — Он все делает с моего позволения!
— Тогда кому из вас дать по физиономии?
— Вот этому, — Толик указал на Никиту. — Он работает мальчиком для битья.
— Только сунься, — мрачно предупредил Никита.
До Влада дошло, в чем дело.
— Извините меня, — сказал он, узнавающе всматриваясь. — Я невзначай.
— Пропустите, мне выходить, — сказала Вика.
— Куда? Мы тоже выходим! — огрызнулся Никита.
— Ну и хамы!..
— Не хотите ли составить нам компанию? — спросил Влад.
— Не хочу!
— Девушка, не будем острить, — сказал Толик. — Лучше соглашайтесь!
— Да вы что?!
— Ничего! — рявкнул Никита. — Не толкайся!
На эскалаторе Вика оказалась рядом с Владом.
— Что вы на меня так смотрите? — возмутилась она.
— Как?
— Так!
— Уверяю, я смотрю иначе.
— Болтун!
— Может быть, хватит обо мне? Давайте о вас? Убежден, вы возвращаетесь домой.
— Какая проницательность!
— Я самородок. Хотите скажу, как вас зовут?
— Не хочу.
— Разумеется, вы и так знаете, как вас зовут, — вздохнул Влад.
Вика хмыкнула:
— Ладно, это становится интересным. Как же?
— Вика.
— Откуда вам это известно? — Она настолько опешила, что не заметила, как он взял ее под руку.
— А я недавно побывал на вашей экскурсии и слышал, как вас окликала служительница, — признался Влад.
— Что-то я вас не припоминаю.
— Немудрено. Нас много, а вы одна.
В вестибюле к ним протолкнулись те двое, и Вика, слегка поломавшись, дала уговорить себя пойти с ними в кафе «Мороженое».
Кафе располагалось в высотном доме. В этот час детей там не было, как не было и мороженого, но зато в изобилии водились сухие и крепленые вина. Курить не разрешалось, но курили все, даже некурящие. Вика попросила сигарету, и Влад предложил ей «Мальборо». По той небрежности, с какой он это сделал, Вика догадалась, что парень, по старинному выражению, беден, как церковная мышь.
Вика никогда прежде не бывала здесь, и Толик стал расписывать достоинства кафе и его посетителей. Оказалось, что среди них нет ни одного человека случайного, все исключительно литераторы, художники и композиторы.
— А вы? — спросила Вика, когда сидячая экскурсия кончилась.
— Мы просто болтуны, — сказал Влад. — По призванию.
— А в действительности?
— Влад у нас сценарист, — сказал Толик.
— Кончай, — поморщился Влад.
— Я лично, — продолжал тот, — известный авиаконструктор. А Никита у нас журналист-международник.
— В таком случае я Эдита Пьеха, — сказала Вика.
— Только не вздумай тут запеть, — сказал Никита.
Между тем принесли вино, разговор оживился. Выяснилось, что Влад действительно окончил сценарный факультет ВГИКа, что Толик преподает в МАИ, а Никита работает в газете.
— А что вы делали в музее, Влад? — спросила Вика.
— Пишу сценарий о Николае Успенском, — неохотно ответил он. — Надо было уточнить кой-какие детали.
— Но почему именно о Николае, а не о Глебе?
— Глеб мне антипатичен. Сытый. И его сочувствие мужику от сытости. А Николай — личность. Он мужика и любил, и ненавидел одновременно.
— Но если следовать фактам, то они все-таки за Глеба, а не за Николая. Глеб прогрессивный, принципиальный писатель, правильной линии.
— Вот то-то и оно! Слишком он правильный, прогрессивный и принципиальный. А Николай был живой человек, бывал и беспринципен, и нетрезв, и нетерпим, и демократов ругал. Но он был талантливее своего кузена. А кончил в канаве, с перерезанным горлом.
— Мужики, — сказал Никита, — я сегодня перечитал «Руслана и Людмилу».
— Не может быть!
— Ну-у?
— Я в отпаде. Такое можно написать только гусиным пером.
— Так что же все-таки со сценарием? — спросила Вика. — Близится к завершению?
— А черт его знает…
Через стол от них сидели трое: один, в очках, с упитанной улыбкой, внушал что-то своему визави, тоже в очках, но с бородкой и усами. Визави был помоложе, тоскливо слушал и тоскливо смотрел в фужер, словно ему предстояло выпить отравы. Третий, сидевший с торца, был без очков, но как и молодой, в бороде и усах, с седыми растрепанными волосами. Третий прервал говорившего и попросил:
— Слав, это самое, прочти это самое, про берегиню.
Упитанный снисходительно посмотрел на него, с видимым сожалением оставил в покое своего визави и стал читать стихи. Голос у него был гнусавый, как у хронически насморочных людей. Собственно стихов разобрать Вика не смогла, слышала только одно слово, рефреном проходившее через все стихотворение:
— Берегиня!.. берегиня!..
Берегиня была языческое божество славян.
— Господи, кругом одни таланты! — сказала она.
— Это тузы, — уважительно сказал Толик и назвал солидный журнал.
— Как прошлый раз братались, дак они меня к себе работать звали, — похвастался Никита.
— То есть как братались? — не поняла Вика.
— Досидишь — увидишь, — сказал Никита.
— Это когда все придут к общему знаменателю, — объяснил Толик и сделал выразительный жест.
— Понятно, — сказала Вика.
Жизнь странная, раскованная, широким потоком неслась в этом чаду. Друзья все больше нравились ей; она смеялась их шуткам, храбро пила вино и поспешно прятала сигарету, когда появлялась черная усатая метрдотель и кто-нибудь в зале заполошно кричал: «Воздух!»
Ближе к закрытию и в самом деле компании объединились, сдвинули столики. Слава опять читал про берегиню, его бывший визави исподтишка корчил Вике уморительные рожи, а седой и косматый все допытывался, есть ли в музее мамонт и какого роста.
— Господи, да зачем он вам, Саша? — простонала Вика, устав от смеха.
— Ему это очень важно! — отвечал за приятеля визави.
— Да есть, есть! Очень большой!
— Завтра проверим, — сказал визави. — Чтоб был.
В конце концов выяснилось, что решительно всем надо повидать мамонта.
Вика стала встречаться с Владом. Почти ежедневно они сходились в кафе «Мороженое», которое завсегдатаи называли кафе «Под шпилем», просиживали до закрытия.