При подготовке операции всех его тиходонских знакомых проверяли. Зуб с тяжелым сотрясением мозга лежал в городской больнице, Кент отбывал семилетний срок в Степнянской тюрьме, Скворцов лечился от наркомании, Фильков слесарил на той же автобазе. На всякий случай Кента изолировали в одиночке особорежимного корпуса, Филька послали в командировку за Урал, двух других не стоило принимать в расчет.
Калик покачал головой.
– Про Кента слышал, про других нет. А за что попал на малолетку?
– За пушку самодельную. Пару краж не доказали, а самопал нашли. Вот и воткнули трешник.
– А вторая ходка?
– По дурке… Махались с одним, я ему глаз пикой и выстеклил[23].
– Ты что ж, все дела сам делал? – ехидно спросил Зубач, улыбаясь опасной, догадывающейся улыбкой. – Без корешей, без помощников?
– Почему? Третья ходка за сберкассу, мы ее набздюм ставили[24].
– С кем?! – встрепенулся Калик. Так вскидывается из песка гюрза, когда десантный сапог наступает ей на хвост.
– С косым Керимом. Его-то ты знать должен.
– Какой такой Керим? – Из глубины булыжника выскользнул покрытый белым налетом язык, облизнул бледные губы.
– Косого Керима я знаю, – сказал один из блаткомитетчиков – здоровенный громила с блестящей лысой башкой. – Мы с ним раз ссали под батайский семафор[25].
Катала кивнул:
– Я с ним в Каменном Броду зону топтал. Авторитетный вор. Законник.
– Почему я про него не слышал? – недоверчиво спросил Калик, переводя взгляд с Каталы на лысого и обратно, будто подозревая их в сговоре.
– Он то ли узбек, то ли таджик. Короче, оттуда, – пояснил Катала. – У нас редко бывал. И в Каменном Броду меньше года кантовался – закосил астму и ушел к себе в пески. Ему и правда здесь не климатило.
– Ладно, – Калик кивнул и вновь повернулся к Расписному. – А где ты, братишка, чалился?[26]
– Про «Белый лебедь»[27] в Рохи Сафед слыхал?
– Слыхал чего-то…
– Керим про эту зону рассказывал, – вмешался Катала.
– И мне тоже, – подтвердил лысый громила. – Говорил, там даже законника опетушить[28] могут.
Расписной кивнул:
– Точно. В «Белом лебеде» ни шестерок, ни петухов, ни козлов, ни мужиков нет. Вообще нет «перхоти». Один блат – воры и жулики, вся отрицаловка[29]. А вместо вертухаев – спецназ с дубинками. Только не с резиновыми, а деревянными: врежет раз – мозги наружу, сам видел. И сактируют без проблем – или тепловой удар напишут, или инфаркт, или еще что… Через месяц из воров да жуликов и мужики получаются, и шестерки, и петухи… А кто не выдерживает такого беспредела, пишет начальнику заяву, мол, прошу перевести в обычную колонию…
– Если воры гнутся, у них уши мнутся[30], – бойко произнес Катала, но его шутка повисла в воздухе. Все помрачнели. Ни Калику, ни блаткомитету не хотелось бы оказаться в «Белом лебеде».
– А он, братва, все в цвет говорит, – обратился к остальным лысый. – Керим точно так рассказывал. Я думаю, пацан правильный.
– Кажись, так, – поддержал его еще один блаткомитетчик со сморщенным, как печеное яблоко, лицом и белесыми ресницами. – Наш он. Я сук за километр чую.
– Свойский, сразу видать… – слегка улыбнулся высокий мускулистый парень. На правом плече у него красовалась каллиграфическая надпись: «Я сполна уплатил за дорогу». На левом она продолжалась: «Дайте в юность обратный билет». Обе надписи окружали виньетки из колючей проволоки и рисунки – нынешней беспутной и прежней – чистой и непорочной жизни.
– Закон знает, общество уважает, надо принять как человека…
– Наш…
– Деловой…
Большая часть блаткомитета высказалась в пользу новичка.
– А мне он не нравится, – Зубач заглянул Расписному в глаза, усмехаясь настолько знающе, будто читал совершенно секретный план инфильтрации Вольфа в мордовскую ИТК-18 и даже знал кодовое обозначение операции «Старый друг».
– Если он шпион, почему его в общую хату кинули? Почему у него все отмазки на такой дальняк? Пока малевки[31] в пустыню дойдут, пока ответ придет, нас уже всех растасуют по зонам!
– А зоны где? На луне или на земле? – спросил зэк, мечтающий вернуться в юность.
– Ладно, – веско сказал Калик, и все замолчали: последнее слово оставалось за смотрящим. А он должен был продемонстрировать мудрость и справедливость.
– Расписной нам свою жизнь обсказал. Мы его выслушали, слова вроде правильные. На фуфле мы его не поймали. Пусть пока живет, как блатной, будем за одним столом корянку ломать[32]. И спит пусть на нижней шконке…
29
30
Обратившись к администрации, вор нарушает «закон», «гнется» и подлежит раскоронованию. Эта процедура сводится к удару по ушам.