– Как ничо? Кто ему докладывался, вещи показывал, обнимался да целовался? Это ничо?
– Дык он ведь сам… И вся хата молчала… Я ведь хате верю…
– Он сам, хата молчала! – передразнил Меченый. – Все тебе виноваты, только ты целка! Это ты молчал, потому и зашкварился! Значит, ты теперь кто?
Драный опустил голову. Руки его мелко дрожали.
– Значит, ты теперь пидор непроткнутый! – безжалостно подвел итог Меченый. – А проткнуть – дело нехитрое. Верка тебе и воткнет в гудок, а ты опять будешь ни в чем не виноватый!
– Да я его… Я его! – задыхаясь от ненависти, Драный обернулся к Верке.
– Ну давай! – подбодрил Меченый. – Давай!
Драный бросился на обидчика. Зэки мгновенно отхлынули в стороны, освобождая пространство для схватки. Два тела сцепились и покатились по полу. Мелькали кулаки, барабанной дробью сыпались удары. Верка был помоложе и покрепче, зато Драным руководили ярость и отчаяние. Он расцарапал пидору физиономию, вывихнул палец и укусил за плечо так, что почти выгрыз полукруглый кусок мяса. Из раны обильно потекла кровь. Верка, в свою очередь, подбил ему глаз, разбил нос и в лепешку расквасил губы.
– Сука, петух сраный, убью!
– Сам петух! Я тебя схаваю без соли!
Оба противника были плохими бойцами и не могли голыми руками выполнить свои угрозы. Если бы у кого-то оказалось бритвенное лезвие, заточенный супинатор или кусочек стекла, не говоря уже о полноценной финке… Но ничего такого у них не было, и Драный пустил в ход естественное оружие – зубы и ногти. Он кусал врага, царапал его, норовил добраться до глаз и в конце концов подмял Верку под себя и принялся бить головой о пол. Через несколько минут схватка завершилась: окровавленный пидор остался неподвижно лежать на бетоне, а Драный с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, подошел к крану.
Пока он смывал кровь и пот с разгоряченного тела, к Меченому подсел Зубач. Они пошушукались между собой, потом подозвали измученного дракой новичка.
– Хоть и не по своей вине, но зашкварился ты капитально, – мрачно объявил Меченый. – По всем нашим законам тебя надо либо в гребни определять, либо, по крайности, в чушкари…
Разбитое лицо Драного вначале посерело, потом на нем мелькнула тень надежды. В отличие от гребня чушкарь может восстановить свое доброе имя.
– Но махался ты смело и навешал ему от души, сразу видно, что духарик! [49] Поэтому…
Наступила звонкая тишина, стало слышно, как журчит в толчке струйка воды. Драный вытянул шею и напряженно впился взглядом в изуродованную харю Меченого. Наверняка она будет сниться ему до конца жизни. Меченый выдержал паузу, неспешно огляделся по сторонам.
– Поэтому мы тебя прощаем. Живи мужиком!
В камере вновь повис привычный монотонный гул. Потеряв интерес к происходящему, арестанты стали расходиться по своим местам.
Только истекающий кровью Верка валялся на полу в прежней позе да застыл столбом возвращенный к жизни Драный.
– Спасибо вам сердечное за доброту, – выговорил наконец он и поклонился.
– Спасибо, чтоб тебя скосило! Спасибо куму скажешь, когда он тебя салом угостит! – зло отрезал Зубач. – А в общак положишь пятьсот рупий да хорошего кайфа!
– Дык откуда?! Я ж показал все, что есть!
– Ты чо, не догоняешь? – Меченый угрожающе прищурил здоровый глаз.
– Дык догоняю… Спасибо, что в петушиный куток не загнали… То есть, извиняйте, благодарствую… Но если впрямь нету? Жена с тремя детьми концов не сведет, дачек от нее и не жду… Так чо мне теперь делать? Я не против общества, но кожу-то с себя не стянешь…
Меченый и Зубач переглянулись.
– Ладно, будешь в обязаловке. Что скажем, то и сделаешь! Понял?
– Чего ж не понять…
Драный опустил голову.
– Забирай свои крохи, да лезь вон туда, на третью шконку, – сказал Меченый.
Кряхтя и вздыхая, мужик выполнил приказ. Морда наклонился к сидящему рядом Расписному.
– Совсем охерели, беспредел творят! Разве в правильной хате так делают? Надо им предъяву кинуть, а то и нам отвечать придется! Ты в подписке?
Волк секунду подумал:
–Да.
Верка повернулся, попытался встать и застонал.
– Машка, перевяжи эту падаль да убери с глаз долой! – крикнул Меченый.
Изуродованную физиономию искривила зловещая улыбка.
– Клевая мясня [50] вышла, кайф в жилу! Точняк?
Но веселился с ним только Зубач. Остальные разошлись, а подошедший вплотную Морда был мрачен и явно не собирался шутить. Он смотрел прямо в здоровый глаз Меченого.
– Слышь, пацаны, а с чего это вы нулевика принимаете? Или смотрящего в хате нет?
Расписной тоже подошел и стал рядом с Мордой.
– Калик спит, брателла, – невозмутимо пояснил Меченый. – Он сказал мне разбираться. Тут все правильно.
– А что пидора на мужика напустили? Это тоже правильно?
– Так для смеха! Опять же обществу польза: мужик завис в обязаловке, что надо будет – то и сделает!
– А ты знаешь, что за такой смех бывает? Меченый перестал улыбаться и настороженно оглянулся.
– Об чем базар, Морда? – раздался сзади недовольный голос. – Любую предъяву Смотрящему делают, значит, мне ответ держать. Ты-то чего волну гонишь?
Калик появился внезапно, будто ненадолго выходил погулять и вернулся, проверяя – сохранился ли порядок за время его отсутствия. Похоже, результаты проверки ему не понравились. Обойдя Морду и Расписного, он смерил их оценивающим взглядом и нахмурился. Губы у смотрящего совсем исчезли. Только узкая щель рассекала каменное лицо между массивной челюстью и мясистым, в красных прожилках, носом. Колюче поблескивали маленькие злые глаза, даже огромные, похожие на плохо слепленные вареники уши топорщились грозно и непримиримо.
Но на Морду угрожающий вид смотрящего впечатления не произвел.
– За беспредел в хате со всей блатпятерки спросят! А могут и целую хату сминусовать! [51]
– И к чему ты базар ведешь? – надменно спросил Калик.
– К разбору по закону! Вот сейчас соберем всех и разберемся по справедливости!
По камере прошло шевеление. Острый разговор и слово «справедливость» слышали все, кто хотел услышать. И сейчас десятки арестантов принялись спускаться со шконок, выходить из завешенных углов, подниматься с лавок. Через несколько минут масса горячей, потной, татуированной плоти сомкнется вокруг, и предсказать исход разбора заранее будет нелегко.
– А кто ты такой, чтобы толковище устраивать?! – загнанным в угол волком взревел Калик и ощерился. Казалось, что из углов большого рта сейчас выглянут клыки.
Его выкрик стал сигналом для торпед.
– Мочи гадов! – крикнул Меченый и прыгнул. В вытянутой руке он держал длинный гвоздь – «сотку», остро заточенный конец целился Морде в глаз. Но удар Расписного перехватил его на лету: кулак врезался в левый бок, ребра хрустнули, бесчувственное тело тяжело обрушилось на стол, а гвоздь зазвенел о бетон возле параши.
Зубач тоже бросился вперед, но не так резво, и Морда без труда сшиб его с ног.
Быстрая и эффективная расправа с торпедами оказалась хорошим уроком для остальных. Напрягшийся было Катала расслабился, Савка и Шкет резко затормозились и отступили. Расписной поискал взглядом Хорька, но того видно не было. Только из дальнего Угла доносилось надоедливое: вжик-вжик-вжик! Бельмондо готовился выполнить поручение смотрящего, а переключаться он явно не умел.
– Ну что, Калик? – спросил Морда, победно осматриваясь по сторонам. – Давай разберемся по нашим законам, как ты за хатой смотрел…
– Давай разберемся! – спокойно кивнул тот, достал пачку «Беломора», закурил, несколько папирос отдал стоящим рядом арестантам, те тоже радостно задымили.
– Говори, Морда, я тебя слушаю. И честные бродяги ждут!
Калик невозмутимо выпустил струю сизого дыма в лицо обвинителю. От вспышки волнения не осталось и следа. Казалось, что минуту назад на его месте был другой человек.
– Что ты мне предъявить хочешь?