Министр и заведующий отделом осуждающе уставились на председателя и одновременно кивнули, подтверждая правильность слов Генсека. Мумия Сумова не шелохнулась, но вид главного идеолога страны выражал крайнюю степень недовольства.
– Так точно, товарищ Генеральный секретарь, мы принимаем меры! – Рябинченко поспешно выставил перед собой папку, словно щит, спасающий от трех испепеляющих взглядов. – Вот здесь все документы по специальной операции, которую мы проводим против этого провокатора Сокольского! Генерал Вострецов непосредственно руководит ею… Мы можем доложить… И ответить на вопросы…
Рябинченко сделал жест, как бы выдвигая Вострецова на первый план. Тот обреченно склонил голову, разглядывая узорчатый, зеркально блестящий паркет.
– Вы с генералом мне это уже докладывали, – поморщился Грибачев. – И приводили бойца, настоящего героя, который согласился испортить себе кожу ради выполнения задания Родины. Это образцовый парень, такими надо гордиться! Но ведь он исполнитель. И добьется успеха только тогда, когда им умело руководят. А вы руководители. И где же результаты вашей работы?
– Результаты будут в ближайшее время, товарищ Генеральный секретарь! – с максимальной убежденностью, на которую был способен, отчеканил Рябинченко.
– Так точно, в ближайшее время! – эхом повторил Вострецов.
– Э-э-э…
Скрипучий звук, напоминающий скрежет заржавевших дверных петель, издала мумия Сумова. Грибачев снял очки, лицо его выразило внимание и заинтересованность.
– Да, да, Михаил Андреевич, вы хотите что-то сказать?
Секретарь по идеологии не изменил выражения лица и не повернул голову.
– Партия доверила вам защиту народа от происков внутренних и внешних врагов. – Бесцветный скрипучий голос был настолько тихим, что разобрать слова удавалось с трудом. – Если вы не справляетесь с этой задачей, партия откажет вам в доверии. Это все, идите.
То ли от замогильного голоса, то ли от реальности угрозы по спине Рябинченко пробежали мурашки.
– Идите! – кивнул Грибачев, вновь надевая очки.
Рябинченко повернулся через правое плечо, а генерал Вострецов пятился до самой двери.
Когда они оказались в приемной, к председателю вернулась обычная властность и уверенность в себе.
– Три недели! – не глядя на Вострецова, процедил он. – Не будет результата – положишь партбилет и пойдешь на улицу! Свободен!
Когда за Рябинченко закрылась дверь, Вострецов повернулся к ожидающему указаний Петрунову.
– Две недели сроку! – рявкнул генерал. – Провалишь операцию – пеняй на себя!
– Есть! – ответил подполковник.
– Слышь, Яков Семенович, а откуда ты Перепела-то знаешь? – поинтересовался Расписной.
Шнитман ненадолго задумался, потом махнул рукой:
– А-а-а! Какие тут государственные тайны! Тем более что тебе, Володенька, я полностью доверяюсь…
В тускло освещенной камере заканчивался очередной день. Зубач дулся с Драным в карты, Хорек, Груша и Скелет с интересом наблюдали за ними. Игра шла на отжимания, Драный раз за разом проигрывал и обреченно упирался в пол дрожащими руками.
– Раз! Два! Три! – азартно орали несколько глоток. – Давай, давай, только не перни! Нет, ты грудью Доставай! Не филонь, зараза!
Груша, пыхтя, сосредоточенно шлифовал о пол сантиметровый кусок зубной щетки. Накануне Челюсть разрекламировал «спутники» [64] и пообещал безболезненно вставить их каждому желающему. Желающим оказался Груша, теперь он тщательно готовил заготовку для будущего предмета мужской гордости.
– Вот так пойдет? – Груша протянул своему наставнику похожий на фасолину кусок пластмассы.
– Если у тебя конец как локоть – пойдет… А то поменьше сделай, чтоб кожу не натягивала. Лучше «виноградную гроздь» замастырим – штуки две всадим или три, как у меня. За тобой бабы табуном бегать будут!
– Не, три много, – засомневался Груша. О том, что в ближайшие пять лет он вообще не увидит ни одной бабы, будущий герой-любовник, очевидно, не думал.
– Так вот, Володя, – продолжил Шнитман. – У нас от блатных вечно проблемы были. Знаешь, как злые люди говорят: торгаши деньгами напиханы! То квартиру у кого обворуют, то магазин… Куда пожаловаться? В милицию нельзя – внимание к себе зачем привлекать? Сразу вопросы: на какие деньги все это золото, хрустали, магнитофоны… А я подумал, подумал: у воров-то тоже начальство есть! А Сеня от меня через улицу жил, я про него слыхивал, он про меня. Ну и пошел к нему… Маслица взял, колбаски хорошей, конфет, пару бутылочек коньяку… Поговорили по-людски и договорились так: я ему продукты подкидываю, деньжат, а он и меня, и мои магазины охраняет…
– Как так? – притворно удивился Вольф. – Западло это. Вор воровать должен, а не с рук кормиться!
– Может, и западло, – кивнул Яков Семенович. – Только с тех пор проблем у нас не стало. Больше того: еду в Ялту на отдых, деньги при себе везу немалые, а в коридоре два корешка Сениных курят да за порядком приглядывают. А рожи у них, я тебе скажу, еще те! Пьяные, хулиганы, шантрапа всякая – мимо моего купе пулей пролетали! И деньги в сохранности, и за себя я спокоен. Ну, за это, конечно, отдельно доплачивал…
Шнитман печально улыбнулся.
– Знаешь, Володя, у меня много солидных знакомых было – и из торга, и из жилконторы, даже из ОБХСС, начальник телефонной станции в гости ходил… Но когда я подружился с Сеней, мне стало гораздо спокойней жить! Потому что он мог то, чего не могли другие… Для него запретов не было!
– Прям-таки! – усмехнулся Вольф. – И ментов он не боялся?
– Боялся, – согласился Шнитман. – Как не бояться, если их сила! Вскоре присел Сеня на четыре года. Дурак бы про него забыл, а я – нет. Мамашку нашел и стал каждый месяц ей по сотне переводить! И дружба промеж нами окончательно укрепилась! Ведь На воле Сеня или в тюрьме – неважно, он отовсюду помочь может…
– Гля, ты чего! – возмущенно завопил Драный. – Я себе жилы рвал, а он фуфло гонит!
Внимание обитателей хаты переключилось та картежников.
С притворной сосредоточенностью Зубач отжимался от стены и четко считал:
– Двадцать один, двадцать два, двадцать три… Все!
Он отряхнул руки и обернулся к Драному:
– Ты чего орешь, гнида? Чем недоволен?!
– Дык как чем? От пола надо отжиматься! От пола!
– А ну глохни! – Зубач угрожающе вытаращил наглые глаза. – Мы договаривались – от пола или от стены? Договаривались? Говори!
– Договаривались – на отжимания! А отжимаются от пола! Как я – вон, гляди, до сих пор руки дрожат!
– Раз не договаривались – волну не гони! – наступал Зубач. – Кто хочет – от пола отжимается, кто хочет – от потолка, кто хочет – от стены! Ты от пола захотел, я от стены. Так чего ты волну гонишь?! Чего хипишишься? Знаешь, что за гнилой наезд бывает?
– Верно, – вмешался Катала. – Раз не договаривались, значит, каждый отжимается как хочет!
– Слыхал? Или на правилку хочешь? – Зубач толкнул Драного в грудь. Тот спрятал руки за спину и попятился.
– Ладно, заглох. – Он понуро пошел к своему месту.
– Слышь, Драный, давай я и тебе «шарик» под шкуру запущу! – крикнул ему вслед Челюсть. – Почти за ништяк! Две пачки чая, и все дела!
– Мне вставляй. – Груша держал на ладони гладко отшлифованную пластмассовую фасолину. – Только чтоб все ништяк… Надо моечку острую найти…
– Острую нельзя – плохо зарастать будет. У меня есть чем… Давай принимай наркоз!
Груша извлек спрятанный в матраце неполный флакончик «Шипра». Накануне он специально выменял его у калмыка за почти новые ботинки. Взболтав ядовито-зеленую жидкость, он вытряхнул ее в алюминиевую кружку. Перебивая привычную вонь, по камере распространился резкий запах одеколона.
– Я б тоже вмазал! – мечтательно сказал Скелет.
Закрыв глаза, Груша медленно выцедил содержимое кружки. Было заметно, что удовольствия он не получает. По подбородку потекли быстрые маслянистые капли.
64
«Спутники» («шарики») – круглые или овальные предметы, обычно из пластмассы, реже – из дерева или стали, вживляемые в крайнюю плоть