— Погодите-ка, — снова садясь в кресло, прерываю ее я: мой мозг работает по слишком многим направлениям. — На лекарства нужно получить патент, верно?
— Верно. Иногда — только на основную молекулу, иногда — и на молекулу, и на процесс производства.
— А разве компания не патентует лекарство, прежде чем проводить по нему клинические исследования?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда в том, что вы мне рассказали, нет никакого смысла. Если швейцарцы уже запатентовали лекарство, зачем фонду Андрея проводить по нему независимые исследования?
— Мне неизвестно, что лекарство Андрея — то самое, которое открыли швейцарцы, — отвечает Эмили, напоминая мне, что Андрей не посвящал ее в детали.
— Предположим, что так оно и есть.
— Тогда я бы сказала, что фонд Андрея собирался опубликовать результаты своих исследований, чтобы общественность вынудила швейцарцев начать производство.
— Но у вас ведь уже были результаты клинических испытаний.
— Те испытания касались лекарства от акне, — терпеливо объясняет она, — а не открытого туберкулеза. Они очень помогли, но по ним нельзя было делать выводы.
Я сильно взволнован, мой мозг работает с той же скоростью, что и во время биржевых торгов.
— Этот слух, который до вас дошел… Как называлась та швейцарская компания?
— «Цайц». Это огромная компания. Входит в европейский конгломерат, который чем только не занимается.
Тиллинг говорила мне, что Лиман несколько лет назад работал на крупную швейцарскую фармацевтическую компанию. Очередные кусочки мозаики попадают на нужные места. Я готов держать какое угодно пари на то, что Лиман работал именно на «Цайц».
— Если фонд Андрея получил лекарство, принадлежавшее «Цайц», могло ли это стать известно швейцарцам?
— Клинические исследования должны пройти подтверждение, — отвечает Эмили. — И в зависимости от того, куда вы обратитесь, данный процесс может быть прозрачным, а может и не быть. Если предположить, что у «Цайц» есть лекарство от туберкулеза, они должны быть особенно заинтересованы в контроле над любыми патентными заявками на аналогичные средства. Даже если заявка Андрея не предполагала открытого рассмотрения, они могли узнать о ней. В заявке, без сомнения, было бы указано мое имя, а возможно, — и имя Андрея.
Если бы в «Цайц» выяснили, что Андрей проводит испытания их лекарства, они бы пошли на все, чтобы остановить моего друга. Как только эффективность лекарства против устойчивых форм туберкулеза была бы доказана и обнародована, швейцарцам пришлось бы начать выпускать его, невзирая на отсутствие платежеспособного рынка. «Цайц» потеряла бы миллиарды.
— Предположим, что люди, искавшие Андрея, работали на «Цайц». — Я возвращаюсь к началу нашего разговора. — Чего они надеялись добиться?
Эмили пожимает плечами.
— Возможно, они хотели убедить Андрея, что для него будет лучше, если он отменит исследования и сообщит им, сколько принадлежащих им данных у него есть и откуда он их получил. Один из способов достичь этого — запугать Андрея, избить и пригрозить, что будет еще хуже.
— «Цайц» когда-нибудь угрожала вам или вашей клинике?
— Я в этом не уверена, но кто-то сообщил в Министерство здравоохранения, что чеченские террористы используют мою клинику для проведения испытаний мощной разновидности туберкулеза, устойчивой к лекарствам, которая была украдена из швейцарской лаборатории. — Эмили негодующе качает головой. — Я пошла прямо к министру и предложила предоставить всю мою документацию на рассмотрение любой компетентной комиссии. Больше я об этом ничего не слышала. Потом кто-то взломал нашу компьютерную сеть. Кто бы это ни был, ему удалось обмануть первый уровень нашей системы защиты, но он не смог преодолеть второй уровень, охраняющий конфиденциальную информацию.
Я встаю из кресла и начинаю мерять шагами комнату; я слишком взвинчен, чтобы спокойно сидеть. «Цайц» пыталась надавить на Эмили, используя ту же дерьмовую историю о терроризме, которую Лиман скормил Дэвису и Де Нунцио. Все кусочки мозаики становятся на свои места. Я подхожу к окну и смотрю на волны, накатывающие на берег. «Цайц» виновна в убийстве Дженны. Интересно, как же я смогу отомстить целому конгломерату?… У меня за спиной Эмили начинает что-то тихонько напевать.
— Что? — Я поворачиваюсь к ней.
— Извините, — говорит она, прижимая к лицу руку Андрея. — Мелодия, которую пела миссис Жилина, врезалась мне в память. Это русская детская песенка.