— Вы сообщили о Лимане в полицию?
— Нет. Он был второстепенной фигурой.
— «Второстепенной фигурой»? — повторяю я, с трудом держа себя в руках. — Через несколько дней после этого случая Лиман и еще один тип по имени Франко убили мою жену.
Миссис Жилина мягко кладет ладонь на мою поврежденную руку.
— Мне очень жаль, — уверяет она. — Вы не представляете, как я скорблю.
— «Цайц» должны заплатить. — Голос у меня дрожит.
— Я уже обдумала это, — говорит она. — Я знаю, как можно навредить им.
— Что вы хотите сказать? — Такой реакции я не ожидал.
— Мы будем выпускать их лекарство, — объясняет миссис Жилина, слегка сжимая мне руку. — Мы вынудим их предоставить нам лицензию, позволяющую использовать это лекарство по всему миру и одновременно не дающую им заработать на этом ни цента.
— Но у вас нет таких возможностей, — протестую я, пытаясь высвободить руку.
— Вы ошибаетесь. — Свирепый оскал искажает ее рот. — У нас есть Лиман.
Как только она отпускает меня, я вскакиваю на ноги.
— То есть как это?
— На следующее утро после того как вы вернулись из Москвы, он вылетел в Нью-Йорк. Эмили сообщила мне, что «Цайц», вероятно, охотится за вами, поэтому я послала Владимира проследить за отелем, в котором обычно останавливался Лиман.
— Откуда вы знали, где он обычно останавливался? — спрашиваю я, затаив дыхание.
— Зонт, — ликующе заявляет миссис Жилина. — Тот, который он сунул мне под ноги. На нем было написано название отеля.
Лиман у нее. Мрачная радость переполняет мою грудь, пока неожиданная мысль не заставляет меня вздрогнуть.
— А «Цайц» знает, что он у вас?
— Знает, — отвечает она. — Мы уже начали вести с ними переговоры, и Лиман признался в убийстве вашей жены и подтвердил причины, по которым «Цайц» законсервировала производство лекарства. Мы записали его признания на пленку. «Цайц» охотно идет на сотрудничество.
— Один момент. — Я тычу в нее пальцем. — Мы не отдадим Лимана.
— Что вы хотите сказать?
— То, что сказал. Лиман доложен заплатить.
— Его допрашивали люди Владимира, — замечает миссис Жилина. — Так, как их этому обучили Советы. Лиман уже хорошо заплатил.
— Но недостаточно. Вы сами сказали это вчера. Око за око — вот справедливость.
— А если «Цайц» потребует отдать им Лимана как плату за разрешение на производство их лекарства?
— Вы меня не слушаете. — Я нависаю над ней.
— Вы настаиваете на смерти Лимана, — тихо говорит она, — даже если это значит, что миллионы невинных умрут?
— Это не обсуждается. — Я чувствую, как мое сердце наполняется ненавистью. — Скажите мне, где он.
— Око за око, — повторяет миссис Жилина, не глядя на меня. — Владимир сейчас, наверное, в кухне. Он отведет вас к Лиману.
46
Владимир открывает боковую дверь, выходящую во внутренний двор. По правую руку обзор закрывает покрытая снегом живая изгородь, а над головой висит решетка, увитая виноградными лозами, сейчас оставшимися без листьев. В трех метрах от меня стоит, привалившись к стене серого гаража, и курит сигарету какой-то человек. Владимир резко говорит что-то по-русски, и мужчина заходит внутрь.
— Он там? — спрашиваю я, с трудом веря в то, что Лиман может быть так близко.
— Да, — коротко отвечает Владимир.
Когда я делаю шаг вперед, он касается моего плеча. Скосив на него глаза, я вижу у него в руке пистолет, повернутый рукояткой ко мне. Я беру оружие и взвешиваю его на ладони. Это автоматический пистолет, он меньше пистолета моего отца и не такой тяжелый. Я передергиваю затвор и большим пальцем снимаю оружие с предохранителя. Я снова делаю шаг к гаражу, но Владимир опять касается моего плеча.
— Ну что еще?
— Слушайте, — хрипло говорит он, и изо рта у него вырывается пар, отчетливо видимый в морозном воздухе. — С английским мне тяжело.
Я нетерпеливо киваю.
— Миссис Жилина говорит вещи, некоторые, — он гладит ладонью одной руки другую, — правда. А некоторые… — Владимир поворачивает одну ладонь и легонько бьет ее ребром по другой ладони, как будто нанося удар топором, и делает жест, будто сметает отрубленную часть.
— Меньше, чем правда? — предполагаю я, пытаясь понять его. — Полуправда?
Он кивает, хватает меня за предплечье и наклоняется ко мне, чтобы поцеловать в обе щеки. Его глаза сверкают. Я даже представить себе не могу, к чему все это.
— Мне жаль, — говорит он. — Вы понимаете? Она говорит, а я делаю, но не знаю. Мне жаль. Это мое одно слово.