— И тем не менее вы хотите, чтобы я занял эту должность, несмотря на то что я так сильно обидел вашу дочь.
— То, чего я хочу, недостижимо. Мой сын умирает, а моя дочь презирает меня. Мы уже выяснили, что я готова пойти на компромисс. Мне придется примириться с вашим членством в совете.
— Простите, — медленно говорю я, — но ответ остается отрицательным. Я не хочу участвовать в этом.
— Вы не верите, что я предоставлю вам полную свободу действий, — проницательно замечает миссис Жилина.
— Ни на йоту.
— Обсудите это с Эмили, — предлагает она. — Возможно, через несколько дней ваш взгляд на ситуацию изменится.
Я пожимаю плечами, не желая опускаться до спора.
— И еще одно, — добавляет она, наклоняясь, чтобы прикоснуться холодным пальцем к моей руке. — Пакет, который Андрей отправил вашей жене… Владимир нашел его. Хотите взглянуть?
— Что в нем? — спрашиваю я, дрожа от нетерпения.
— Книга, — коротко отвечает миссис Жилина.
Книга. На глаза у меня наворачиваются слезы, когда я получаю окончательное подтверждение тому, что Дженна умерла ни за что.
— Я принесу ее вам, — говорит миссис Жилина. — Она наверху.
— Я пойду с вами.
— Нет, — она встает с кресла. — Мне нужно перемолвиться словом с Эмили. Владимир поможет мне подняться по лестнице. Я спущусь через несколько минут. Можете подождать меня здесь или на кухне, как вам удобнее.
После ухода миссис Жилина я молча раскачиваюсь в кресле на холодном балконе, измученный горем и изумлением. Луна уже выше, а прибой сильнее, его прозрачные брызги сверкают на волнорезах. Скоро сюда приедет Катя. Я откидываю голову назад и закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки. Сегодняшняя ночь будет очень тяжелой для нее.
Проходит какое-то время, и дверь в кухню открывается, вырвав меня из легкой дремоты. Это Эмили. У нее за спиной стоит Владимир.
— Вы не могли бы войти сюда, Питер? — просит она странным, приглушенным голосом.
— Что случилось? — спрашиваю я, заходя в кухню.
Эмили берет мои руки в свои. В ее глазах блестят слезы.
— Андрей ушел. Только что. Во сне.
— Значит, миссис Жилина…
— Да. — Она обнимает меня. — Время пришло.
Горе в моей груди сменяется гневом: миссис Жилина лишила Катю возможности повидаться с братом в последний раз, попрощаться с ним.
— Я хочу поговорить с ней, — заявляю я.
— С кем? — Эмили слегка отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза.
— С миссис Жилина.
— Она оставляет это вам, — говорит Владимир, протягивая мне книгу.
Я отпускаю Эмили и беру у него тонкий томик. Это английский перевод «Исповеди» Толстого. Между страницами вложен листок бумаги. Я разворачиваю его и вижу записку, написанную старомодным каллиграфическим почерком:
Питер!
Я старая женщина, и для меня пришло время принести последнюю жертву. Вчера, после нашего разговора в музее, я отписала контроль над «Fondation l'Etoile» вам и Эмили. Все бумаги у Владимира. Молюсь за то, чтобы вы почтили волю Андрея. По крайней мере, позаботьтесь о Кате.
Оксана Жилина.
— Где она? — спрашиваю я, глядя на Владимира. Будь я проклят, если позволю ей поставить меня перед свершившимся фактом.
— Идем, — говорит Владимир. Он раздвигает дверь на плоскую крышу и ведет меня за собой, показывая на дюны. — Там.
— Да где же? — не понимаю я. На пляже никого нет. Он снова делает знак рукой, и я поднимаю взгляд выше. В воде, в пятидесяти метрах от берега, видна голова человека, плывущего к горизонту. Я инстинктивно подаюсь вперед, но Владимир останавливает меня.
— Нет, — говорит Владимир. — Так лучше.
Мы вместе смотрим, как пловец постепенно отдаляется. Хоть убей, не могу понять, что же я чувствую. Огромная волна накрывает пловца, лунный свет переливается на ее гребне. Волна проходит, и человек исчезает.
Весна
50
Дом, который я ищу, оказывается разваливающимся кирпичным многоквартирным зданием на окраине Уайт-Плейнс. Окна выходят на автостраду Бронкс Ривер-паркуэй. На фасаде висит поблекшая реклама, предлагающая снять одно- и двухкомнатные квартиры, а по обе стороны двери стоит пара старых деревянных кадок, горделиво демонстрирующих несколько одиноких нарциссов. Сейчас шесть тридцать утра, воскресенье, улица пуста, солнце только-только взошло и сверкает на грубом бетонном тротуаре. Я достаю телефон, набираю номер и колеблюсь несколько секунд, прежде чем нажать кнопку вызова, размышляя, уж не напрашиваюсь ли я на неприятности. Может, и так, но я поступаю правильно. Нажав наконец кнопку, я прикладываю телефон к уху. Трубку снимают на четвертом гудке.