Двадцать минут спустя он закрутил краны душа, надел белый махровый халат и вернулся в гостиную, где на низком столике его уже ждал поднос с двумя чашками из тончайшего фарфора, кофейником и молочником. Он налил полную чашку кофе, вытянулся на диване и взял пульт дистанционного управления телевизором. Переключил две дюжины каналов, которые принимала домовая антенна, и, пробившись сквозь вавилонское столпотворение языков, нашел то, что ему было нужно, — французскую программу новостей. Потом он перевел часы на парижское время и откинулся на подушки.
С экрана вещал какой-то репортер. Вот камера отъехала назад, появилось место действия. Сердце Билла екнуло, он узнал это место: обсаженная деревьями главная улица Экс-ан-Прованса, маленького городка, куда он часто приезжал. Его уже давно облюбовали французские художники, зарабатывавшие деньги своим искусством. Репортер все говорил и говорил. Билл подался к экрану. За спиной репортера виднелись полицейские фургоны и пожарные машины, перекрывшие улицу. Еще дымились каркасы сгоревших машин. Пожарники поливали из брандспойтов охваченный пламенем дом. Репортер исчез, и на экране появилась информация о вчерашних событиях. По широкой улице шагали демонстранты с красно-бело-синими нарукавными повязками членов Лиги национального спасения, руководимой де Медемом. Они несли знамена и транспаранты с антимусульманскими лозунгами. Билл тихо присвистнул от удивления. Он ожидал увидеть толпу татуированных, коротко остриженных юнцов, а на экране маршировали в основном пожилые, почтенные, прилично одетые, тщательно выбритые господа, только несколько распорядителей по краям колонны были в джинсах и теннисках. Мускулистые головорезы от политики.
Демонстрация шла, скандируя лозунги, в ее рядах царили спокойствие и порядок. Но вот камера повернулась, и он вдруг заметил какой-то беспорядок в задних рядах. Из толпы зевак выбежала группа людей в мотоциклетных шлемах. Билл ошеломленно застыл у экрана. Некоторые из женщин были в серых халатах до лодыжек. Сторонницы Бухилы. Размахивая палками и железными прутьями, они обрушились на демонстрантов.
Колонна заволновалась, заметалась, как раненая змея, а в ее ряды проникали все новые и новые группы хулиганов. Одну или две минуты камера показывала общее смятение, потом демонстранты исчезли из виду, а экран начал проясняться. В течение нескольких секунд казалось, что все разбежались, оставив поле боя фундаменталистам. Камера взяла другой план, и на экране возникла колонна молодежи. Они бежали из боковой улицы, по три в ряд, потрясая палками. Лица были скрыты шарфами. Через несколько мгновений фундаменталисты и штурмовики де Медема набросились друг на друга, и на улице разгорелось сражение. Оно бушевало несколько минут и было прервано появлением полицейских фургонов с синими мигалками. И в тот же момент языки пламени разорвали сгустившиеся над городом сумерки. Взорвалась машина и скрылась в облаке желтого пламени.
— О Господи, — громко прошептал Билл. Он взглянул на часы, отбросил пульт управления и схватил телефонную трубку.
— Квартира Бенгана, — ответил женский голос.
Билл нахмурился. В этом голосе, прежде таком сердечном и ласковом, звучали холодные, неприязненные нотки. Он подумал, что девушка, наверное, устала отвечать на сотни звонков, раздававшихся в их квартире после самоубийства Ахмеда. Она на пределе, и в этом нет ничего удивительного.
— Кельтум? Это Билл.
— Да-да. — Брови Билла поползли вверх: интонация Кельтум почти не изменилась. Странно. — Я полагаю, вы звоните из Парижа?
— Точно. — Он закусил губу. — Утром прибыл. Как вы поживаете? Бьюсь об заклад, что вам осточертело отвечать на телефонные звонки. Неужели некем вас заменить?
— Некем. Мы никого не хотим сейчас видеть. Я сама могу отлично со всем справиться. — Голос звучал глухо, казалось, она вот-вот расплачется.
— Ну конечно, я в этом не сомневаюсь. Я знаю, что вы справитесь, но… — Он покачал головой. — Кельтум, я хотел бы поговорить с вашим отцом.
— Он очень ослабел. Понимаете? Врачи велят ему как можно больше отдыхать.
— Он и сейчас отдыхает? Я только поздороваюсь с ним, скажу несколько слов.
— Да конечно. Если он узнает, что я отказала вам, он отругает меня. Отец уверен, что Билл Дюваль не способен на плохое.
— Так скажите ему поскорее, пожалуйста, — проговорил Билл, поморщившись. Его злило, что она может так долго на него дуться.