— Я тут… Я тут… Слышите!
— О-ей! — отозвался звонкий голос.
В разрывах мятущегося песка Веня увидел приближавшуюся к нему человеческую тень.
— Я тут! — повторил он.
— О-ей! — ответил совсем уже близкий голос.
Из пены тумана, рожденного разбушевавшимся ветром, выделилась тонкая фигура в пестрой одежде, какую здесь носили все калмыки-степняки, и в последний раз выкрикнула:
— О-ей!
Веня увидел: к нему легкой походкой совсем не уставшего человека приближалась женщина. Возникнув из грязно-желтого облака песка и пыли, она осторожно замерла на месте, но, обнаружив его, стремительно бросилась навстречу.
— О! Ты попал в беду! — воскликнула она мягким грудным голосом. — Тебе плохо… Ты не можешь идти?
— Не могу, — растерявшись, подтвердил Веня и попытался было встать, но тотчас же вновь обессиленно повалился на землю.
— Так быстро не надо, — тихо сказала женщина. — Надо медленно, медленно, потому что ты совсем обессилел. Сначала попробуй сесть, потом встань на колени, а после уже на ноги. Язык страны Бумбы знаешь?
Якушев отрицательно покачал головой:
— А где такая страна?
— Бумбой называлась в древности наша Калмыкия. В сказках и песнях поется, что это был край счастья и процветания. Есть большая книга «Джангар», где собраны эти сказки и песни. — Всю эту фразу она произнесла без единой запинки и, оборвав себя на полуслове, деловито напомнила: — Ты вставай, здесь нельзя тебе оставаться. Обопрись на мое плечо, и я тебя поведу. Здесь недалеко до нашего становища, его только из-за бурана не видно. Если бы не буран, ты бы и сам дошел.
На вид незнакомой женщине было лет двадцать — двадцать пять. Раскосые глаза глядели с широкоскулого лица смело и открыто. Как и на многих калмычках, которых приходилось видеть Вениамину, на ней было серое в полоску платье, на голове синяя, перехваченная красной ленточкой шапочка, из-под которой спадали черные длинные, что называется до пят, косы. Платье открывало по щиколотку загорелые ноги, обутые в какие-то легкие серые туфельки, сливающиеся с цветом степи. В ушах поблескивали цветные сережки. Взгляд узких глаз оживлял лицо, не такое широкое, как у многих других калмычек этого северного края их родной земли. И только руки, потрескавшиеся то ли от солнца, то ли от грубой работы, были мозолистыми, а когда она собрала пальцы в кулак, Веня заметил на одном золотое колечко.
Он стал рядом с ней и убедился, что ростом они одинаковы. Женщина подняла руку и погрозила кулаком кому-то невидимому.
— У-у, мель шулма! — рассерженно выкрикнула она.
— А кто такой этот мель шулма? — удивленно спросил Веня, которому незнакомая калмычка казалась все более и более интересной.
— Мель шулма — это злой дух, — улыбнулась она, и никакого акцента не проскользнуло в ее голосе.
— Почему ты так хорошо говоришь по-русски? — поинтересовался Веня.
— А я училась в Саратовском университете. Кроме того, я не калмычка, я болдырка.
— А кто такая болдырка?
— Женщина, у которой мать калмычка, а отец русский.
— Ты красивая, — нерешительно произнес Веня.
— Еще бы! Ты знаешь, как о наших женщинах Пушкин написал?
— Разумеется, — улыбнулся Якушев и ослабевшим голосом продекламировал: — «Прощай, любезная калмычка…»
— Я тоже любезная, если веду тебя по нашей степи, — засмеялась она. — У нас степи часто черными землями называются. А теперь бери меня за шею, и пошли.
Веня не двинулся с места от смущения.
— Бери, бери, а то тебе идти будет трудно, — прикрикнула она.
— Так как же тебя зовут? — потупившись от неловкости, спросил Якушев.
— Цаган. Это слово по-калмыцки «Светлая» означает.
Первые шаги по занесенной песком земле нелегко давались Вениамину. Он прошел метров двести и, устало дыша, остановился. Все происходившее казалось ему каким-то причудливым, лишенным реальности сновидением: и дорога на север, и разыгравшаяся буря, и, наконец, эта молодая женщина, явившаяся в трудную минуту на помощь, с которой он шагал теперь по степи, напрягая волю и силы, чтобы не упасть у нее на глазах от слабости. Когда они остановились передохнуть, Веня заглянул в ее темные глаза и озадаченно спросил:
— Как же ты очутилась в этой глуши после Саратовского университета?
— Так я его не закончила, — послышался грустный голос.
— В родные края потянуло, что ли? «К кибитке кочевой», как писал Пушкин?
Цаган грустно вздохнула:
— Нет… Просто вышла замуж и бросила учиться.
— Так ты была замужем? — опешил Веня.