— Хочешь знать правду, Серега? — тихим ровным голосом спросил наконец Якушев. — Мы действительно сбились с пути. Сбились, по-видимому, уже давно, и по этому поводу пререкаться нечего. Легче не станет, тем более что в рюкзаке, который сейчас за плечами у Олега, осталась лишь одна бутылка воды. Мне кажется, что уклон от маршрута у нас получился правый.
— Совсем как у Бухарина и Рыкова, — мрачно прокомментировал Нефедов.
— Оно и видно, что историю он знает лучше, чем дорогу, — невесело усмехнулся Лукьянченко.
Якушев бросил неодобрительный взгляд на товарища.
В сложных переплетениях, каких еще не так много было у него в жизни, Веня вдруг обретал невыразимое спокойствие, которое любой мало знающий его человек мог бы принять за флегматичность. Страсти в такие мгновения умирали в Якушеве, им на смену приходило оцепенение. Но это было не то оцепенение, которое граничило с безволием. Добрый и покладистый по натуре, Якушев мучительно искал в такие минуты выход из создавшегося положения, каким бы затруднительным оно ни было. И все, кто знал эту его особенность, с молчаливым уважением взирали на него. Сам той не желая, он как бы становился в центре событий.
— Ребята, мне кажется, что от маршрута мы уклонились на запад. Смотрите, где теперь солнце.
— Мне тоже сдается, — покорно согласился Сергей.
— Почему ты так думаешь, Веня? — с надеждой глядя на него, осведомился Олег.
— А потому, что в этой стороне покров степи становится темнее. Полыни и в особенности ковыля больше. А в другой стороне степь вроде лысеет и наполняется красками пустыни, явно желтит.
— Как в атласе, — усмехнулся Сергей, в котором явно остыл дух необъявленного руководителя их маленькой экспедиции.
Якушев оценивающе взглянул на него:
— Если хочешь, то да.
По растерянному лицу Нефедова скользнула ироническая улыбка:
— И что же из этого следует, маэстро?
— А то, что надо брать правее, если мы хотим восстановить правильный путь.
— Пророк.
— Пророк или нет, — хладнокровно отпарировал Якушев, — но иного выхода я не вижу.
— А вещички? Неужели мы будем таскать их с собой, проделывая твой эксперимент. Этак и ноги протянем. Один нивелир сколько весит, а мы уже из последних сил выбиваемся.
Вениамин решил: парень ерничает, и со спокойным укором сказал:
— Успокойся, Серега. Не до острот. Кто же призывает бросать в степи вещи. За это нас с тобой никто по головке не погладит.
— Тогда как же поступить?
— Двое останутся у вещей, один пойдет на разведку.
— Смотри-ка, совсем как Следопыт или Зверобой у Фенимора Купера, И кто же будет тот счастливчик, который пойдет на разведку? Ты, я или Олег?
— Жребий бросим, — равнодушным голосом ответил Веня.
— Жребий? — переспросил Олег. — Это правильно. Справедливость превыше всего.
Все трое обратили свои взгляды на север, туда, где до самого горизонта расстилалась равнина, где желтое от солнца небо сливалось с такой же желтой поверхностью земли. Веня достал блокнот, вырвал из него листок и разделил на три равные части.
— Пишу на одном плюс, на двух оставшихся ставлю минусы. Кто плюс вытащит, тот идет на разведку, остальные остаются.
Товарищи молча кивнули. Якушев смешал в своей тюбетейке белые комочки и с наигранной веселостью выговорил начало считалочки:
— Катится торба с высокого горба… Тащите, ребята.
Первый вытащил жребий Нефедов и разочарованно произнес:
— Нет, я, вероятно, не гож в разведчики.
Потом вытащил бумажный шарик и Олег Лукьянченко.
— У меня тоже минус, — сообщил он спокойно.
Якушев вздохнул;
— Значит, плюс достается мне, что и требовалось доказать, — и, не разворачивая, вытряхнул свой билетик на землю.
Мысленно отрезая настоящее от ближайшего будущего, он с сожалением посмотрел на собственные парусиновые туфли, утратившие от дорожной пыли свой первоначальный цвет. Подтянув повыше пояс на летних клетчатых брюках, Веня облизал спекшиеся губы.