Темнело, и в окнах видны были зажженные свечи. На многих домах висели приспущенные в знак траура флаги. Чтобы обезопасить мотороллер, он припарковал его подальше от дома и пешком пошел в сторону своей улицы.
Народу стало еще больше, и все были возбуждены сильнее, чем накануне. С трудом пробился Антон сквозь толпу к своей двери. Но тут со стороны Императорского канала выехали полицейские машины и двинулись, сигналя ревущими сиренами и зажженными фарами, на толпу, газуя, тормозя, снова газуя, появилась конная полиция с обнаженными саблями, мотоциклы с колясками въезжали на тротуары, съезжали с тротуаров, и, свешиваясь с них, полицейские в шлемах били людей длинными черными дубинками. Началась паника, люди метались меж домами, но Антон, к своему удивлению, заметил, что сам он успокоился. Сперва он был несколько возбужден, но теперь, когда вокруг царили избиение и крики и люди падали, сбитые с ног, или, окровавленные, пытались укрыться в безопасном месте, он почувствовал странную покорность обстоятельствам. В маленький открытый коридорчик, куда кроме его двери выходила дверь рыбного магазина, набилось не меньше дюжины человек. Он был прижат спиною к двери своего дома. Ключ он держал в руке, но понятно было, что, если ему и удастся развернуться, открывать дверь нельзя, потому что толпа эта в одно мгновение заполнит и лестницу, и комнаты, а когда их удастся выставить вон, он многого недосчитается. Прямо перед ним стоял здоровенный парень, спиною изо всех сил прижимавший его к двери; но на самом деле и на парня тоже давили — те, кто стоял дальше. В правой руке парня был большой серый булыжник, который ему приходилось держать на уровне плеча. Чтобы в давке ему не сломали ненароком нос и чтобы иметь возможность дышать, Антону пришлось повернуть голову вбок, но краем глаза он видел грязные ногти и мозоли на пальцах парня.
Вдруг все отхлынули от двери. Парень оглянулся — может быть, хотел посмотреть, кого это он все время прижимал спиной, — вышел на середину улицы, снова оглянулся и остановился.
— Привет, Тон, — сказал он.
Антон вгляделся в широкое, грубое лицо. И вдруг узнал его.
— Привет, Факе.
Несколько секунд они смотрели друг на друга: Факе — с булыжником в руке, Антон — с ключом. Суматоха на улице продолжалась, но центр побоища переместился ближе к Принцеву каналу.
— Пошли наверх, — сказал Антон.
Факе колебался. Он посмотрел налево и направо, словно никак не мог расстаться со всем этим, но понял, что у него нет другого выхода.
— Только ненадолго.
Поднимаясь по лестнице, Антон слышал за собою тяжелые шаги по деревянным ступеням, и ему трудно было осознать, что это и в самом деле Факе Плуг. Он никогда не вспоминал о нем, в то время как Факе, конечно, продолжал существовать в этом мире. Они не пожали друг другу руки. О чем они будут говорить? Господи, зачем он его пригласил? Они вошли в комнату, Антон зажег свет и задернул шторы.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
К его ужасу, Факе положил свой булыжник на рояль, который Антон только что получил в подарок на день рождения, — он услышал, как камень стукнул о крышку, и понял, что лак, должно быть, поврежден.
— Пивка, если у тебя есть.
Себе Антон налил стакан крестьянского вина из бутылки, стоявшей открытой со вчерашнего дня. Факе возился, пытаясь поудобнее устроиться в полотняном кресле, которое выглядело как огромная бабочка; Антон уселся на черный честерфилдский диван с продавленными пружинными сиденьями.
— Будь здоров, — сказал он, не зная, что еще сказать.
Факе приподнял свой стакан и выпил половину. Тыльной стороной ладони он вытер рот и посмотрел на книжный шкаф и полку с секстантами.
— Учишься, да?
Антон кивнул. Факе тоже кивнул. Он снова приподнялся и попытался сесть поудобнее.
— Не получается?
— Что за дурацкое кресло, — сказал Факе.
— Зато самый настоящий модерн. Сядь сюда.
Они поменялись местами, и Факе уставился на Антона, как будто теперь он мог его лучше разглядеть.
— А знаешь, ты совсем не изменился.
— Мне это часто говорят.
— Я сразу тебя узнал.
— Мне потребовалось больше времени, — сказал Антон. — Я не так часто видел твоего отца.
Факе достал из внутреннего кармана табак и начал скручивать сигарету. Антон протянул ему пачку «Yellow Dry»[66], но тот покачал головой. Может, он не должен был этого говорить, но Факе, действительно, был вылитый отец, только моложе, худее и в то же время мощнее отца. Впрочем, какая разница, почему он должен быть тактичным с Факе? Он мечтал, чтобы зазвонил телефон, тогда можно будет сказать — кто бы ни позвонил, — что ему нужно немедленно ехать в больницу, чтобы оказать неотложную помощь. В комнате было холодно и сыро.