Очнулась, когда остро, пронзительно кольнуло в губе. Защипало. На языке посолонело. Прижала палец, глянула – кровь. Да и хрен с ней, подумаешь...
Он поехал туда. А мне даже не позвонил.
Швырнула трубку, и тут же, словно только этого и ожидая, раздался звонок. Сердце зашлось волнением. Он?
- Алло?
- О-о-о, привет, звезда Олимпа! - Боярская. Довольная, сука, как лиса в курятнике. – Как жизнь молодая? Слышала, ты там Москву порвала в клочья?
Ха-ха-ха. Очень смешно.
- Привет, Оль.
- Что-то не слышу энтузиазма в голосе?
- Ты меня разбудила, если что.
- Да ладно? Месячные что ли?
- В смысле?
- Я бы на твоём месте не слезала с Машкова, после недельной-то голодухи, а ты спишь?
- Да пошла ты, – и я бросила трубку.
Но она тут же перезвонила:
- Позови его!
- Волшебное слово забыла.
- Слушай сюда, Людочка, - язвительно выделила она имя, - у меня очень важное дело, и твой детский сад в него не вписывается. Зови!
- А не могу, он в душе! Вспотел, знаешь ли, после недельной-то голодухи!
- Как выйдет, передай, чтобы срочно перезвонил! – и оборвала связь, сука.
Я набрала Ленку, вернее – Дениса, чего уж там. Но ответила Нелька. Попросить, чтобы позвала мужа? Забавно будет. Ладно, отбой. Ну и как быть?
Минут через пять опять нарисовалась Боярская:
- Ну и сколько ещё ждать?
- Сколько нужно.
- Я серьёзно говорю – дело очень важное! Иди, давай, вытаскивай его. Я на проводе повишу.
- Он сам перезвонит.
Положила трубку и снова принялась грызть губу. Сама дура, чего уж там. Признаться теперь, что он на самом деле дома с женой – значит жидко обосраться перед Боярской. Чёрт. Опять набрала Ленку.
- Да! – командно рявкнул Денис.
Остро резануло по сердцу - Господи, как же я по нему соскучилась, а он... Он ТУДА поехал!
- Да, слушаю!
Постаралась унять дрожь в голосе и прозвучать как можно обыденнее:
- Боярской позвони. У неё что-то срочное.
И тут же дала отбой. Пульс шкалит, в горле слёзы. Не хочешь – не надо, Денис Игоревич. Мне тогда тоже пофиг. И для верности выдернула телефонный провод из гнезда.
А проснувшись рано утром поняла главное – когда я пьяная, я дура. И дело не в коньяке. Мне, похоже, вообще нельзя пить ничего крепче кваса.
Включила телефон, тоскливо поглазела на него. Позвонить? Нет уж. Теперь его очередь. Ведь моя дурость не отменяет тот факт, что он так и не приехал.
Набрала Макса. Зачем? Да хрен его знает! Тем более что всё равно - в ответ тишина. Сговорились они все, что ли? Плюнула и завалилась досыпать.
Мне снился Лёшка. Как будто мы с ним в том же ресторанчике. Танцуем. А певичка – Зойка, собственной персоной. Смотрит на нас и раз за разом поёт ту песню про странника.
- Лёш, ну и что дальше? – с горечью спрашиваю я.
И кажется, что это такой важный, такой умный вопрос! Лёшка шепчет ответ прямо мне в ухо, но я всё равно не могу уловить смысл. Зато чувствую его руки на своей голой спине – я в том шикарном платье с последнего дефиле. Лёшка склоняется, касается губами моего виска, и это отзывается в сердце тоской. Она плавит меня изнутри, и всё чего я сейчас хочу – сказать ему, что люблю... Но мне так горько от его предательства, что я не могу выдать ничего, кроме:
- Что дальше-то, Лёш?
А он отвечает, но я снова не улавливаю смысл. Как будто мозг онемел, зато тело... Его ладони на моей спине говорят сами за себя, я знаю, что чувствую то, что чувствует он, и всё чего сейчас хочется – сказать ему, что тоже люблю... Но лишь в очередной раз повторяю:
- Лёш, ну и что дальше?..
И так по кругу. Пока до меня не доходит, наконец - он тоже не понимает смысла моих слов. Вот так всё просто и... глупо.
И осознание, как вспышка - это последний раз. Прощание. И тут же становится неважно услышать ответ на свой вопрос, только бы понять, что хочет сказать сам Лёшка. А он отстранятся, ему пора. У входа в зал, зажимая подмышками пузатые барсетки, уже поджидают Коля Рыжий и Серёга. Я вцепляюсь в Лёшку, зарываюсь лицом в любимое место для поцелуев – под подбородком, там, где трепещет сонная артерия, и всё-таки шепчу:
- Лёш, я люблю тебя. Останься!
И вдруг ясно слышу его ответ:
- Я не Лёша.
Вскидываю голову и упираюсь в безумный взгляд. Эти глаза, те, что должны быть стальными, с зеленоватыми крапинками, теперь чернее ночи. Зрачки настолько широки, что закрывают радужку, и из них на меня словно смотрит бездна. Холодная и пустая. А ещё – это Денис. Я обмираю в его объятиях, понимая, что только что сама всё ему рассказала... А он склоняется ко мне и шепчет прямо в ухо: