— Неужели не понимаете, что за этой бочкой невозможно остаться незамеченным? — в вопросе Петрушовича звучит утверждение.
— Но я же остался, — отвергает адвокатское утверждение Кон.
— Не знаю, не знаю, — пробурчал адвокат. — А вы случайно не уснули в вашрауме? Может, это вам приснилось?
— Как вам не стыдно! — возмущается Кон.
— Кричать на меня не положено и стыдить меня нечего. Я проверяю достоверность обвинения, выдвинутого против американского гражданина Сушко. Прошу господина прокурора разъяснить свидетелю мои процессуальные права и его процессуальные обязанности.
— Надо отвечать! — подтверждает прокурор Дмитриевский. В циничных предположениях Петрушовича — откровенная издевка, но нельзя давать поводов для утверждений о необъективности следствия. Он их специально ищет, создает всевозможными способами.
— Нет, я не спал! — сдерживает себя Кон. — Более того, до сих пор сожалею, что смалодушничал и не заступился за девушку. Пусть бы Сушко застрелил, чтобы больше ничего не видеть, не слышать. Мне, господин адвокат, ничего не приснилось. И сейчас слышу крик девушки на пороге вашраума, выстрел, еще более жуткий крик и еще один выстрел. Когда вышел из вашраума, увидел труп девушки. Только труп, кругом ни души.
— Девушка кричала в многолюдном лагере, и никто не явился, никто не стал разбираться? — недоумевает адвокат.
— В лагере все время слышались крики, все время убивали. Это была наша жизнь, — напоминает Кон, думая с горечью: «Разве этот поймет!»
— У вас есть еще вопросы, господин адвокат? — спрашивает прокурор Дмитриевский.
— Есть, — Петрушович по-прежнему невозмутим. — Если в рабочее время запрещалось заходить в вашраум, как свидетель сумел незаметно пройти по лагерю, незаметно зайти в вашраум и незаметно выйти?
— Объясню, — Кон уже окончательно взял себя в руки. — В этот день я был дежурным по бараку и имел право передвигаться по лагерю. Дежурному разрешалось носить в барак воду.
— Если разрешалось, почему вы испугались Сушко? — удивляется адвокат Петрушович.
— Вахманы не разбирались. Случалось, убивали и дежурных. Меня могли убить запросто: у меня с собой не было ведра, а Сушко был выпивши.
— Почему у вас не было ведра, если шли в вашраум?
— Я уже объяснял: зашел в вашраум напиться.
— И еще один вопрос. Мог ли Сушко днем, при исполнении служебных обязанностей, быть нетрезвым?
— Господин адвокат, в дни расстрелов вахманам выдавали на завтрак водку, бутылку на троих, — разъясняет Кон, словно прописную истину непонятливому школьнику. — В этот день производился массовый расстрел узников.
— А вам приходилось заглядывать в столовую к вахманам? — не скрывает иронии адвокат Петрушович.
— Не приходилось. О водке знал от узниц, работавших в вахманской столовой.
— Еще кто-нибудь может подтвердить ваши поразительные показания?
— Советую побеседовать с теми, кто расстреливал девушку. Может, они тоже живут в Филадельфии.
— Может, имеются другие вопросы, связанные с обстоятельствами изнасилования и убийства девушки? — спрашивает американцев прокурор Дмитриевский.
Прокурору Натсону явно не по себе. Ведь убитая девушка могла быть его родственницей, одной из тех, о которых так много рассказывали родители. Представляет себе сестру Клару убитой, себя с родителями — в карантине, ожидающими смерти. Пьяные вахманы ведут Клару в вашраум…
— Скажите, свидетель! — обращается Натсон к Кону. — В день убийства обесчещенной девушки или позже вам не приходилось встречаться в лагере с ее родственниками?
— В это утро вахманы пригнали в карантин много евреев из гетто. Я видел, как какая-то женщина ходила вдоль изгороди, рыдала и звала дочку Розу. Через сутки всех узников карантина расстреляли на Песках.
На следующий день прокурор Дмитриевский, угощая американских коллег собственноручно сваренным кофе, предлагает:
— Если нет возражений, допросим обвиняемых Мисюру, Лясгутина и Панкратова по эпизоду изнасилования и убийства девушки.
— В России обвиняемые исключительно удачно для следствия изобличают друг друга, — иронично констатирует адвокат Петрушович.
— Свидетель Эдмунд Кон у вас не вызвал доверия, ибо был узником лагеря и по этой причине, по-вашему, предвзят к своим мучителям-вахманам, — напоминает прокурор Дмитриевский. — Показания обвиняемых для вас заранее сомнительны, ибо преступникам, как вам кажется, незачем изобличать своих сообщников. Какие же показания могут вызвать ваше доверие?