— Меня тоже поражает адвокат Петрушович, однако над ним я не властен.
— Дайте, пожалуйста, кусок перфоленты, — обращается Дмитриевский к мисс Адамс.
Мисс Адамс вопросительно посмотрела на шефа, тот, не поняв намерений прокурора, кивнул головой.
Взял Дмитриевский перфоленту, внимательно осмотрел. Лента как лента, ничего особенного, на беловой фабрике запросто изготовят. Расскажет директору, в чем дело, — выполнят работу в самом срочном порядке. Неужели крючкотвор посчитал, что нам недоступна такая продукция? Тянет время. Убедился в доказанности преступлений «американских граждан», решил действовать обходным маневром. Пройдет день, пройдут два — заявит: «Ничего не поделаешь, пора уезжать».
— Мистер Петрушович! Завтра продолжим работу. Будет перфолента для вашей машинки.
На следующий день прокурор Дмитриевский вручил адвокату Петрушовичу внушительного размера пакет.
— Девятьсот метров, без малого километр. Полагаю, мисс Адамс теперь обеспечена на все предстоящие рабочие дни. Останется память о нашей совместной работе во Львове.
Панкратов на допросе подтвердил уже известные факты, со свойственной ему обстоятельностью рассказал, как строили и вели на расстрел узников карантина:
— Сушко очень строго следил за порядком, требовал, чтобы гражданки еврейки становились в колонны со своими детьми. А если какой-нибудь мальчик не подчинялся, он очень любил пошутить: «Беги, жиденок, а то вырежу у тебя из задницы килограмм сала».
— Почему вы называете это шуткой? — спросил прокурор.
— А разве это серьезно? Дети были такие худые, что у них из задницы невозможно было вырезать и ста граммов мяса, — серьезно объясняет Панкратов.
Рассказывает Панкратов и о том, как расстреливали:
— Сушко требовал порядка. Если какая-нибудь гражданка по дороге к яме клала своего ребенка в сторонку, приказывал взять ребенка и вместе с ним идти к яме. Если гражданка не слушалась, Сушко убивал ее или ребенка. Он был очень строгий начальник.
— Вам Сушко приказывал гнать детей к могиле? — спрашивает адвокат Петрушович.
— А как же! Даже приказывал класть живых детей в могилу и так закапывать.
— На глазах у матерей? — Петрушович надеется, что у Панкратова сработает защитный инстинкт, что он собьется в своих показаниях.
— Почему на глазах! — невозмутимо объясняет Панкратов. — Детей закапывали уже после расстрела женщин.
— Значит, и вы бесчеловечно убивали детей, — не то переспрашивает, не то резюмирует Петрушович.
— Я не убивал, я клал в могилу по приказу Сушко или другого начальника, — объясняет Панкратов.
— Вы видели, как Сушко изнасиловал девушку Розу, — задает Петрушович свой неизменный вопрос.
— Не видел!
— Почему же вы показали, что это сделал Сушко?
— Он сам сказал. Как можно не верить человеку? Она шибко кричала и была шибко побита. Если бы сама захотела поспать с Сушко, имела бы совсем другой вид, — резонно рассуждает Панкратов.
— Вы сообщили, что в Розу стреляли Сушко и Мисюра. Кто же ее убил? — спрашивает Петрушович.
— Раз оба стреляли, оба и убили.
— Когда выезжали в Раву-Русскую, над вами были начальники старше, чем обер-вахман Сушко? — задает очередной вопрос адвокат.
— Конечно! — отвечает Панкратов. — Был штурмфюрер Рокита, шарфюрер Блюм и другие эсэсовцы.
— Почему же вы утверждаете, что командовал вами Сушко?
— Если вы, гражданин адвокат, были на военной службе, то знаете, что отделением командует командир отделения, взводом — взводный, ротой — ротный. У нас тоже так было: Сушко командовал нашим отделением, а приказы получал от штурмфюрера Рокиты.
— Какие же приказы отдавал вам Сушко?
— Он указал дома, откуда надо выгонять всех граждан евреев на площадь. Сказал, чтобы тех, кто не захочет идти, стрелять на месте. И еще сказал: тех, которые не смогут идти, больных или старых, тоже кончать на месте.
— И вы так делали?
— Конечно. Приказ есть приказ.
— Сушко тоже убивал людей в Раве-Русской?
— Сушко всегда показывал нам пример. В Раве-Русской он шибко бегал по домам и убивал граждан евреев.
После обеда прокурор Дмитриевский представляет американским коллегам свидетеля:
— Гражданин Польской Народной Республики, журналист и писатель Якоб Брович.
Рассказывает Брович о том, что видел и пережил в Яновском лагере за восемнадцать мучительных месяцев, как Сушко выслуживался перед гитлеровцами, истязал и убивал узников, грабил и наживался на них.