По охваченным боями улицам сопровождал саперов. И город, обреченный фашизмом на гибель, живет. С этого самого счастливого дня своей жизни прихрамывает. Незаметно пришлось распроститься с оперативной работой. Не жалеет: увлекла профессия следователя.
Глава четырнадцатая
1
— Прикидько, как же вам верить! Изобличают очевидцы — вы по крохам выдаете признания и каждый раз утверждаете, что это вся правда, — с иронией констатирует Харитоненко.
— Известное дело, малограмотный, темный, — твердит Прикидько. — Сначала немцы попутали, теперь вы можете.
— В чем мы вас путаем?
— Известное дело! — огрызается Прикидько. — Сделает человек на копейку, а клепают на целый рубль.
— Это вы сделали на копейку?
— А как же! Чтобы не сдохнуть в лагере, согласился стать вахманом, — тянет одно и то же. — Никому ничего плохого не делал, никого не обижал. Немцы расстреливали, а Прикидько за них отвечай.
— Это старая песня! Что ж, давайте еще раз разберемся в вашей копейке. В мае 1943 года вместе с другими вахманами водили на расстрел узников?
— Водил, только я им ничего плохого не делал.
— Гнали к могилам?
— Другие вахманы гнали, я стоял в оцеплении.
— Все три дня простояли в оцеплении?
— Два дня. Один день стоял на вышке.
— Мисюра, Лясгутин и Панкратов на очных ставках с вами показали, что все три дня вы участвовали в расстрелах, вместе с ними гнали к могилам, сбрасывали туда раненых.
— Они за себя отвечают, я за себя. Они гнали, я — нет.
— В первый день застрелили узника?
— Когда зашли в долину, один лег на песок и отказался идти. Немец приказал в него выстрелить. Деваться было некуда — выстрелил.
— Во второй день застрелили узника?
— Он пытался бежать. Если бы не выстрелил, немцы меня бы убили.
— Почему именно вы должны были в него стрелять?
— Мимо меня бежал — я бы отвечал за побег.
— Сколько колонн отконвоировали к могилам в первый день?
— Четыре колонны.
— Во второй?
— Тоже четыре колонны.
— А в третий?
— В третий день не водил, стоял на вышке.
— Отводили матерей к брошенным детям, заставляли идти с ними к могилам?
— Немцы приказывали. Да и детей было жалко. Тех, которые без матерей, живыми кидали в могилу, а с матерями — расстреливали.
— Следствием установлено, что женщин с детьми расстреливали в третий день майской акции, а вы утверждаете, что тогда находились на вышке.
— Я за ваше следствие не отвечаю. Точно знаю, что в третий день находился на вышке. Женщин с детьми и во второй день расстреливали.
— Вы слышали показания других обвиняемых?
— Они показывают, как им выгодно, я рассказываю правду.
— А им зачем неверно называть день расстрела женщин с детьми?
— Это пусть они скажут. Я за них не отвечаю.
— Тогда объясните, почему вы долгое время вообще отрицали свое участие в расстрелах.
— Чистосердечно сознался, что по темноте и глупости.
— Принимали ли вы участие в уничтожении узников при ликвидации Яновского лагеря в ноябре 1943 года?
— В ноябре 1943 года фашисты расстреляли всех подчистую — может, тысячу, может, две. Я с Дриночкиным и Панкратовым водил на Пески, но ничего плохого не делал.
— Знали, для чего водите?
— На утреннем построении нам объявили, что лагерь закрывается, — исподтишка взглянул на следователя и громко вздохнул. — Очень обрадовался, что кончается наша собачья служба.
— Значит, обрадовались. И на радостях приняли участие в расстреле взбунтовавшихся узников?
— Ничего не знаю о бунте, никого не расстреливал.
— А сколько колонн отконвоировали на расстрел?
— Не могу знать, была спешка, все перепуталось.
— На Песках участвовали в расстреле узников?
— Немцы тогда торопились, сами не управлялись. Не успели расстрелять одну группу раздетых, как уже подгоняли другую. Приказали фашисты стрелять в раздетых, я лично выстрелил только два раза, но, кажется, никого не убил: стрелял не в цель. Закончилась стрельба, побросали в яму тех, кто сам туда не свалился.
— Раненых тоже бросали в яму?
— Не видел. Я бросал только покойников.
— Когда конвоировали узников к месту казни, применяли силу, избивали, толкали?
— Ничего плохого не делал. Хоть темный и глупый был, а совесть не потерял.
— Как же темный и глупый сумел стать агентом гестапо? — внезапный вопрос прозвучал как неожиданный выстрел.
— Каким агентом?! Какого гестапо?! — впервые за все допросы нервно выкрикивает Прикидько.